Как уже говорилось, И.И.Вознесенский, называя осмогласие основным законом, предупреждающим "на будущие времена возможные ошибки в песнотворчестве и построении церковной мелодии" [2.8, 57], имел в виду не осмогласие в собственном смысле, а ладовую систему, или, другими словами - канву церковного песнотворчества. О церковном осмогласии и его положении он рассуждает так:

"Закон осмогласия был обязателен, но не исключал существования других родов и видов церковного пения, ибо само осмогласие, с его крюковой системой, не имеет основания ни в Священном Писании, ни в церковных канонах, и не есть даже изобретение Иоанна Дамаскина, а есть часть языческой музыкальной системы, современной отцам Церкви. 75 Трулльское правило довольно общо, и не указывает на систему и род церковного пения. Молчат об этом также и Вселенские Соборы, особенно Седьмой, бывший после Иоанна Дамаскина... Не все песнопения распеты у Иоанна Дамаскина, и не все надписаны в Октоихе... Распределение в Уставе песнопений по гласам указывает на главные основания эллинской музыкальной теории, но не на образцы мелодии... Система осмогласия применена Уставом к песнопениям "переменным" и наименее торжественным (стихиры, ирмосы, прокимны и проч.). Подобны и тропари - образцы для нераспетых Дамаскиным песнопений - относятся не к мелодии, а к размеру (автор приводит в качестве примера двойную мелодию стихиры 1-го гласа Святейшая святых всех сил)... Иоанн Дамаскин не положил предела своим осмогласием, и Греческая Церковь не отвергает песнопений, не вошедших в осмогласие... Дальнейшее развитие напевов Церковь Греческая поощряла и после Дамаскина, и мы приняли их от греков не под именем дамаскинских. На Руси они продолжали развиваться, и этого никто не порицал. В Церкви существуют напевы неосмогласные, например, псалом Благослови душе моя Господа. В Греческой Церкви допускаются неосмогласные песнопения для храмов, находящихся в исключительном положении. Октоих Дамаскина - памятник и образец обычных напевов или простого клиросного пения того времени, сами же мелодии Дамаскина до нас не дошли" [2.8, 63-69]. Несколько ниже автор говорит, что Восточная Церковь "тщательно сохраняет мелодии Дамаскина" (с. 70). Вот к чему может привести поверхностное знакомство с церковным Уставом и неправильный подход к изучению церковной мелодии. Разберем все возражения по порядку.

Отсутствие в Священном Писании конкретных указаний относительно осмогласия, а равно и молчание отцов Церкви, в том числе и самого преподобного Иоанна Дамаскина, не дает никаких оснований для отрицания осмогласия как основного закона церковного пения. Если Священное Писание не называет чего-либо по имени - это не значит, что оно не предусматривает и самого существования этой вещи. Священное Писание - это Закон Вечного Бога, а не церковная энциклопедия, которая содержит прошедшее и настоящее, но не знает будущего. В жизни нет вопроса, на который не было бы ответа в Священном Писании; но было бы крайним безумием искать в нем точных наименований будущих государств, городов, народов, а также и обычаев, имеющих возникнуть в будущем в той или иной поместной Церкви на основе учения слова Божия или в духе этого учения. Рассуждая так, можно свести на нет все Православие, от которого в таком случае останется одно лишь Священное Писание, извращенное произвольным толкованием, как это сделал протестантизм. "Аще предприемлем отвергати неписанные обычаи, аки не великую имеющие силу, - говорит святой Василий Великий, - то неприметно повредим Евангелию в самых главных предметах, или паче сократим проповедь в единое имя без самыя вещи" (см. Василий Великий, правило 91). Осмогласие - не цель, а средство: цель - Царствие Божие. Идею осмогласия всегда можно проверить по Священному Писанию. Мы уже знаем требования, предъявляемые Священным Писанием к богослужебному пению вообще; насколько отвечает этим требованиям наше знаменное осмогласие, мы увидим при рассмотрении гласовых мелодий. Что же касается святых отцов и Соборов, то надо отметить, что они не говорили об этом не потому, что считали этот вопрос маловажным, а потому, что его никто не поднимал, да и само Осмогласие тогда не было еще устроено окончательно. В VIII веке об осмогласии тоже никто не спорил, как не спорили о таких, например, вещах, как произношение и написание Имени Иисус. Обычаи, не предусмотренные Законом, как известно, могут иметь силу закона: все дело в содержании обычая. "Хотя последний Вселенский Собор и многие Поместные Соборы умалчивают об этом, - пишет Д.В.Разумовский, - но самое музыкальное устройство Октоиха приводит к мысли, что богослужебное пение Восточной Церкви неизменно должно управляться осмогласием и чуждаться всякой произвольной мелодии. Таково, по крайней мере, мнение нынешней Константинопольской Церкви о значении нотного Октоиха... и практика Греческой Церкви, которая в своих нотных книгах не имеет ни одной мелодии, написанной вне церковного гласа" [2.31, 50]. Таким образом, мнение о том, что не все песнопения распеты, явно несостоятельно: в настоящее время Русская Православная Церковь имеет все песнопения, распетые гласовой мелодией. Нет у нас также и "ненадписанных" песнопений.

И.И.Вознесенский называет осмогласные песнопения "переменными", имея в виду чередование гласов. Но осмогласные песнопения потому и есть осмогласные, что они поются только на глас, указанный их творцами; поэтому они не "переменные", а, наоборот, неизменные. Далее он утверждает, что Устав применяет Осмогласие к песнопениям "наименее торжественным". На этом пункте необходимо остановиться, так как подобное мнение в наше время сильно распространено в церковно-певческих кругах и активно поддерживается полусветскими деятелями церковного клироса.

Прежде всего, о стихирах, тропарях и прокимнах. Что такое наиболее торжественные песнопения? Это такие песнопения, которые создают или увеличивают торжественность в богослужении: они выражают главное в содержании данного праздника или отдельного момента богослужения. Стоит только исключить их из службы, и от праздничного богослужения ничего не останется. Как раз такими песнопениями и являются те, которые Вознесенский называет "наименее торжественными". Например, если изъять из Светлой Пасхальнои заутрени, неземным величием которой восхищается весь христианский мир, все гласовые песнопения, от этой службы останутся: четыре ектений с их возгласами, слово Златоуста Аще кто благочестив и открытые Царские врата, то есть, вообще никаких песнопений не останется. Если отменить все гласовые песнопения двунадесятых праздников, то у нас не будет не только ни одной праздничной всенощной, но и ни одной литургии, в том числе и пасхальной: праздничная ничем не будет отличаться от повседневной литургии, кроме Апостола и Евангелия. У протестанта, даже самого левого, есть свои праздничные гимны, а у нас не станет и этого с отменой осмогласия. Именуя Пасху праздником праздников и торжеством из торжеств, отцы-песнописцы не только не исключили гласовых песнопений из богослужений и не дали особых мелодий для пасхальных песнопений, а, наоборот, воскресные песнопения всех гласов, кроме седьмого, положили петь в продолжение всей Светлой седмицы, которая рассматривается Уставом как единый великий день Воскресения Христова. Какие же еще могут быть "наиболее торжественные" песнопения? Надо полагать, что Вознесенский и современные противники осмогласия имеют здесь в виду песнопения литургийные и другие так называемые "неподвижные". На это следует сказать, что и они все, за немногим исключением, являются осмогласными.

Возьмем песнопения всенощного бдения. Псалмы Благослови душе моя Господа (предначинательный) и Блажен муж Уставом положены на 8-й глас (Вознесенский называет предначинательный псалом неосмогласным). С этими мелодиями они помещаются как в старых крюковых, так и в синодальных певчих книгах. Свете тихий распето на все восемь гласов. Великое славословие состоит из строк шестого гласа. (Вопрос о том, являются ли оба эти молитвословия песнопениями вообще, - спорный). Сподоби Господи, Ныне отпущаеши", и Воскресение Христово с строго уставной точки зрения песнопениями не являются [1.20, 7, 15, 71]. Хвалите имя Господне (по Уставу оно стихословится) давно уже распето на гласы [2.16, 165]. Все величания имеют мелодию 6-го гласа, хотя и не надписаны. Честнейшую положено петь на 6-й глас, но в синодальных нотных книгах эта песнь имеет несколько гласовых мелодий.

Песнопения изобразительных Единородный и Приидите поклонимся имеют мелодии псалмодические, близкие к второму гласу. (По выражению Типикона (гл.21), они не поются, а глаголются). Херувимская песнь распета самим святым Иоанном Дамаскиным в мелодии 6-го гласа; этот же глас дан Уставом и на заменяющие ее Ныне силы небесныя и Вечери Твоея тайныя. Да молчит всяка плоть человеча..." положено Уставом на 8-й глас. Трисвятое имеет мелодию псалмодическую. Песнопение Елицы во Христа состоит из строк 1-го гласа. Песнопения Отца и Сына, Благословен грядый и Да исполнятся имеют мелодии псалмодические.

Песнопения Литургии Преждеосвященных Даров также не чужды осмогласия, хотя гласы в них и не надписаны (в синодальных нотных книгах указаны и гласы). Знаменная мелодия Евхаристического канона, на которую особенно любят указывать противники осмогласия, состоит из одной строки 2-го гласа ("уньлки"), переплетенной певучим речитативом. Символ веры и молитва Господня по Уставу не поются, а глаголются.

После всего сказанного возникает вопрос: какие же "наиболее важные" песнопения остаются вне закона осмогласия? Если даже допустить, что творцы осмогласия не решились применить его к песнопениям большей важности, возникшим задолго до VIII столетия, считая такие песнопения выше собственных сил и самого осмогласия, то и в таком случае мелодия этих песнопений должна оставаться неприкосновенной для самочинников, превращающих нередко Божественную литургию в духовный концерт.

И.И.Вознесенский утверждает, что "глас указывает не образец мелодии, а основные принципы эллинской музыкальной теории". При чем же здесь греческая теория? Мы рассматриваем наше знаменное осмогласие как закон, распределяющий богослужебные песнопения по содержанию их текста, а не по ладовому устройству мелодии. Это было бы так, если бы закон осмогласия не распространялся на текст песнопений, а ограничивался бы одной лишь мелодией. Если наши гласы и имеют какое-то отношение к византийским ладам, то очень далекое или, скорее всего, они случайно совпадают с ними, как справедливо замечают современные общемузыкальные теоретики [2.6, 171]. В наших знаменных гласах мы слышим не фригийские и лидийские национальные мелодии, а живую проповедь звуков, с возможной точностью передающих то, чего не додает текст песнопений. Осмогласие создали богопросвещенные мужи, для которых мелодия была голосом духа, а не предметом развлечения или упражнения в искусстве. Если бы наши гласы были бы только ладами и не больше, то и тогда они были бы неизменными: если современные композиторы, в целях возможно точной интерпретации своих произведений, считают необходимым применять тональность, темп и многое другое так, как это им нужно, то тем более это следует сказать о наших песнопениях, мелодия которых связана, можно сказать, органически с содержанием. Единство это не могло зависеть от случайного совпадения. Творцы поэзии были вместе и композиторами мелодии, отражающей эту поэзию: они могли наилучшим образом осуществить возможно точную передачу идей в своих мелодиях. Поэтому не остается никаких сомнений, что распределение песнопений по гласам есть дело высокой мудрости, если не считать незначительных ошибок со стороны переписчиков.

Противники осмогласия, вслед за Вознесенским, и сейчас продолжают утверждать, что святой Иоанн Дамаскин не положил предела развитию церковной мелодии, и что мы приняли осмогласие не Дамаскина, а византийское. Никто не станет возражать против развития мелодии: всякому известно, что наша отечественная Церковь не только развила и усовершенствовала греческие мелодии, но и создала новые песнопения и целые службы в честь своих празднеств. Преподобный Иоанн Дамаскин не положил предела развитию, но он положил прочную основу церковно-православной мелодии. Все дело в том, как это развитие будет протекать, в какую сторону оно пойдет: в сторону Царствия Божия или в сторону греховного мира. Песнопения мы приняли с именами многих песнотворцев, а не одного Дамаскина. Православная Восточная Церковь хранит и соблюдает свое осмогласие, связанное с именем святого Дамаскина, как общепринятое церковное установление, как неписанный отеческий Закон, и никаких споров по этому поводу на Православном Востоке до сего времени не возникало. Закон осмогласия, как уже говорилось, распространяется на мелодию не непосредственно, а через текст: все дело, поэтому, состоит не столько в подлинности мелодии, сколько в соответствии ее тексту песнопений преподобного Иоанна Дамаскина и прочих святых отцов-песнописцев.

Вознесенский называет осмогласие "памятником и образцом простого клиросного пения" и указывает на существование в Греческой Церкви неосмогласных мелодий, предназначенных для "особых храмов". Это очень нравится нашим современным клиросным самочинникам, пренебрежительно называющим осмогласие "сельской дьячковщиной" и архаической музыкой, чуждой нашему веку, особенно в храмах с "цивилизованной публикой". Русская Православная Церковь не знает особых уставов, предназначенных для привилегированных храмов: закон осмогласия у нас одинаково обязателен как для столичных и кафедральных соборов, так и для сельских храмов. В нашем богослужебном Уставе нет "сельских", "соборных" или "монастырских" гласов: при каждом песнопении всегда пишется глас, подобен (или самогласен), иногда бывает замечание относительно характера (скорость, громкость) исполнения; но нигде нет указаний о том, что в одном храме песнопение поется на один глас, а в другом - на другой, ибо Церковь - едина.