Итак, наши церковные композиторы и исполнители их сочинений, регенты - "потомки" доместиков, людей светских, каковыми являются и они сами. Однако следует отметить, что среди древних певцов - клириков были люди, подобные недоброй памяти головщику Лонгину Корове, равно как и среди старых и новых "доместиков" были и есть люди достойные. Теперь перед нами возникает вопрос: что же представляют собой наши композиторы и исполнители со стороны духовной?

Прежде всего следует отметить, что из бесчисленного множества признанных и непризнанных русских церковных композиторов XVIII-XX веков мы не видим ни одного композитора, причисленного Церковью к лику святых. Кроме того, наша отечественная Церковь почитает угодников Божиих непрославленных, святость жизни которых очевидна: митрополита Московского Филарета (Дроздова), епископа Феофана, затворника Вышенского, митрополита Киевского Филарета (Амфитеатрова) и мн. др. Замечательно то обстоятельство, что ни один из них не оставил духовно-музыкальных произведений, несмотря на то, что все они были церковными писателями.

Издревле очагами духовного просвещения и рассадниками истинного благочестия были на Руси иноческие обители: почти все песнописцы (поэты-композиторы) Греко-Восточной Церкви и лучшие песнорачители и знаменотворцы Церкви Русской вышли оттуда. Но среди многочисленного сонма наших церковных композиторов XVIII-XX веков нет ни одного монастырского монаха, если не считать трех иерархов Арсения, Никанора и Гермогена и одного иеромонаха Виктора, монашествующих по положению. Их произведения отличаются церковностью. Сюда же можно отнести и архимандрита Феофана, автора "славословия". Чем же объяснить такое положение? Надо полагать, что такие аргументы, как несовместимость монашества с композиторством, враждебное отношение монашества к наукам и культуре и удаление монахов от мира - несостоятельны: история свидетельствует об обратном. В чем же тогда тут дело?

Ответ мы находим отчасти в приведенной уже нами речи Патриарха Московского и всея Руси Алексия: "И у нас на Руси во многих древних обителях до последнего времени можно было утешаться истинно церковным пением так называемых "подобнов", осмогласника и т.д.". Один из единоверческих церковных писателей, А.Ухтомский, в своем докладе на Первом Всероссийском съезде единоверцев отметил, что "многие твердые старообрядцы приходят и с любовию стоят в храмах Оптиной пустыни, Валаама, Гефсиманского скита Троице-Сергиевой Лавры и других древних обителей, несмотря на троеперстие, никоновские книги и прочее, потому что там - строго уставная служба с таким же уставным (знаменным) распевом" [2.37, 5]. Да, в наших древних обителях свято хранили знаменный и другие древние распевы, и люди, переступившие порог этих обителей с чистым намерением, ясно чувствовали эту духовную сладость. Сердце инока-подвижника билось заодно с сердцем песнописца в ритме знаменной мелодии. Знаменный распев в полноте и совершенстве отвечал всем потребностям души подвижника, так что никакие другие мелодии ему не требовались.

В Православной Церкви, как уже говорилось, пение является прямой обязанностью канонических певцов и прочего духовенства. Наше пение требует особых знаний, причем не столько музыкальных, сколько общебогословских. С XVIII столетия, по мере постепенного отделения алтаря от клироса, церковное пение у нас перешло в полное и бесконтрольное распоряжение мирян. О причинах такого отчуждения духовенства от пения мы будем говорить ниже: здесь нам хотелось бы отметить, что из многочисленного сонма известных церковных композиторов священный сан имеют только десять, а именно: три епископа и один иеромонах, о которых речь у нас уже была, протоиерей Димитрий Разумовский, протоиерей Петр Турчанинов, священник Виноградов, священник Старорусский, священник Димитрий Аллеманов и протоиерей Гривский. Все остальные церковные наши композиторы - это миряне: люди полусветские или сугубо светские, и даже неправославные (итальянцы). Таким образом, на место стихарного певца стал певец в итальянском певческом кафтане, а позднее - господин во фраке.

Наши новые сочинители церковных мелодий не могут идти в сравнение ни с песнотворцами Х1-ХУП веков, ни, тем более, с древними отцами-песнописцами, поскольку они в своих так называемых "свободных" сочинениях разрушают смысл церковных песнопений, снабжая их мелодиями, не соответствующими содержанию или превращающими их в мирские песни. Все такие композиторы, за исключением немногих, должны рассматриваться, как самочинные "богословы" в области церковной мелодии. Их сочинения - это, примерно, то же, что "богословские" сочинения Льва Толстого, пресловутый рассказ Потапенко "На действительной службе" и другие подобные им сочинения непризванных "богословов" в нашей литературе. Среди них, несомненно, есть люди благонамеренные и, может быть, даже благочестивые; но люди эти не могут или не хотят понять, что дело, за которое они берутся - им не по силам. Они хотят создать церковное без Церкви, совершать богослужение без Бога, создавать молитву без молитвы и, что самое главное - отражать без отражаемого. Много здесь можно встретить музыкальных "жрецов", боготворящих искусство, и религиозных персоналистов, подменивающих Богооткровенные истины собственным субъективным мировоззрением, но очень редко - людей, правильно понимающих Православие, впитавших в себя его дух. И все это совершается открыто, на церковном клиросе, где композитор является, так сказать, проповедником, а исполнитель его произведения - чтецом готовой проповеди.

В оценке достоинства композиторских произведений ХУШ-ХХ веков мы употребляем одно мерило - "единое на потребу". Идя таким путем, нетрудно отличить небесное от земного, Божественное - от человеческого, плотское - от духовного, святое - от греховного, искусство во славу Божию - от искусства "ради искусства". Исходя из этого, мы разделяем все композиторские произведения на две группы: богослужебные (допустимые при совершении богослужения) и небогослужебные - такие, которые исключают само богослужение своим появлением в нем. Но прежде чем сделать это, необходимо сперва отделить переложения (в том числе и знаменных мелодий) от свободных сочинений. Мы не имеем оснований относить к числу небогослужебных композиций переложения древних распевов, ибо они имеют прямое отношение к основе - знаменному распеву, вследствие чего стоят на грани между полууставными мелодиями и допускаемыми композициями, хотя многие из них и имеют очень большие недостатки. Что же касается свободных сочинений, то здесь следует провести четкую грань между богослужебными и небогослужебными. Первую группу можно сравнить с живописными иконами, а вторую - с картинами религиозного содержания. В нашей печатной нотной литературе имеется немало переложений песнопений знаменного распева. Есть между ними простые, как, например, переложения Смирнова, есть и более сложные, свободные, как сочинения Турчанинова, Львовского и т.д. Скажем несколько слов прежде о переложениях свободных, где знаменная мелодия подвергалась изменениям в той или иной мере.

Начнем с сочинений П.И. Турчанинова. В песнопениях Страстной седмицы, переложенных этим композитором, содержится мелодия синодальных нотных книг, как отмечают критики; догматики имеют мелодию более сложную и замысловатую. Очень важным недостатком турчаниновских переложений является широта голосоведения, которая осложняет их исполнение. "Турчанинов писал для своего хора",- замечает Металлов [2.19, 104]. Влияние Галуппи и Веделя заметно сказалось в его произведениях. При всем величии мелодии и неуклонном соблюдении композитором ее чистоты где только это возможно, музыка турчаниновских переложений все-таки далека от простой мелодии оригинала и переносит слушателя в мир "мелодической аристократии". Но, при всех недостатках Турчанинова, следует решительно признать неоценимую заслугу этого композитора, показавшего современному музыкальному миру красоту и величие знаменных мелодий и таким образом приблизившего этот мир к знаменному распеву. Турчанинов перекинул мост через "пропасть велию", образовавшуюся с XVIII века между священной русской стариной и современной музыкальной цивилизацией. Перевод знаменных мелодий на язык современных музыкальных понятий, сделавший эти мелодии удобоприемлемыми для музыкального слуха, воспитанного в гармоническом пении, создал композитору немеркнущую славу, которой он вполне достоин.