Мелодия существует у нас не для бессмысленного "украшения" богослужебного текста, а для назидательного, духовно-полезного восполнения его. В этом же значении мы можем принять и гармонизацию самой мелодии, то есть, если она выражает мелодию, или, по меньшей мере, не заслоняет ее. Но дело в том, что гармонизация, понимаемая в полном смысле этого слова, затуманивает в какой-то мере самобытную красоту мелодии, лишает мелодию той простоты, которую она имеет по своей природе. Такое "украшение" знаменной мелодии аналогично безвкусному "украшению" ярко раскрашенными бумажными цветами высокохудожественной картины, где гениальным художником изображено нечто великое в скромных тонах. Самая лучшая гармонизация знаменной мелодии может украсить эту мелодию так же, как украшает Божественную истину ораторское искусство проповедника.

Знаменная мелодия, гармонизованная по всем правилам гармонии (а без искажения мелодии это невозможно), уже не есть знаменная в полном смысле. Насколько соответствует такая мелодия оригиналу, зависит от степени ее изменения в процессе гармонизадии. Так, например, турчаниновские переложения знаменных мелодий нельзя назвать знаменными в полном смысле слова: образно говоря, это свободные переводы с языка знаменного на гармонический язык, ибо в них, вместо величественной духовной простоты, чувствуется грандиозность, концертная пышность, роскошь.

Как мелодия существует для текста, а не наоборот, так и гармония - для мелодии. Знаменное песнопение с искаженной в угоду гармонизации мелодией подобно человеческому организму с поврежденным сердцем или машине с поврежденным двигателем. Таким образом, в решении вопроса о гармонизации знаменной мелодии мы должны исходить из тех же соображений, что и в решении вопроса о церковности мелодий: чем ближе гармонизация к чистой мелодии, тем ближе она к Царствию Божию, к "единому на потребу". Гармонизация не должна заслонять мелодии, заглушать ее сопровождающими голосами; она не должна искажать идейного содержания мелодии пискливостью или неуместной грандиозностью, а самое главное - изменять ее в расчете на мнимую эффектность. Подобно тому, как Библия, написанная простым языком, дана и для немудреных, и для философских размышлений на пользу души, так и знаменная мелодия существует не только для дьячков, но и для композиторов. Творить на ее основе можно, но творить, не разрушая самой основы.

Мы уже говорили, что в мире нет и не может быть явлений, безразличных для Церкви; всякое новое явление рассматривается Церковью в свете Откровения и учения святых отцов. :вся ми леть суть, но не вся назидают, - говорит апостол (1 Кор. 10, 23). Святой Василий Великий, рассуждая о том, как можно получить пользу от сочинений языческих философов и поэтов, говорит:

"...как для других наслаждение цветами ограничивается благовонием и пестротой красок, а пчелы сбирают с них и мед, так и здесь: кто гоняется не за одной сладостью и приятностью сочинений, тот может из них запастись некоторой пользой для души. Поэтому, во всем уподобляясь пчелам, должны мы изучать сии сочинения. Ибо и пчелы не на все цветы равно садятся, и с тех, на какие сядут, не все стараются унести, но взяв, что пригодно на их дело, прочее оставляют нетронутым" [1.19-1, т. 2, 257]. Все душеспасительное Церковь благословляет, безвредное допускает, а вредное и пагубное отвергает категорически. Спаситель не отвергал служения Марфы постольку, поскольку это служение не разрушало "единого на потребу"; но когда Марфа попросила об усилении своего служения за счет упразднения "единого на потребу", Он ясно сказал, что этого быть не должно (Лк. 10, 39-42).

Наше богослужебное пение имеет две стороны: "благую часть" Мариину - назидательную, и второстепенную Марфину - выразительную. Когда мы первую подчиняем второй, заслоняя разного рода ухищрениями не только сам текст, но и выражающую его мелодию, мы должны услышать тот же ответ Спасителя. Средство нельзя превращать в цель: "Суббота для человека, а не человек для субботы" (Мк. 2,27). Мелодия для текста и гармония для мелодии, а не наоборот. Это должны твердо помнить как гармонизаторы знаменной мелодии, так и певцы, исполняющие знаменные песнопения в храме. Язык изучается прежде всего в разговоре, а наше церковное пение - на клиросе: именно там, а не в теоретических рассуждениях нужно искать ключ уразумения его.

До сих пор мы говорили о знаменном распеве преимущественно как об основе нашего церковного пения. Мы рассматривали его, как жизненное начало, от которого наше пение произошло исторически и образовалось мелодически. Надо полагать, что никто против всего этого возражать не станет. Но ведь знаменный распев - это отнюдь не мечтательный неосязаемый идеал: он есть совокупность живых, реально существующих мелодий, и притом существующих не в книгах только, но и в практике. Поэтому мы считаем вполне уместным поставить здесь следующий вопрос: реален ли знаменный распев в наши дни как богослужебная мелодия в его чистом виде? Если реален, то в какой мере и при каких условиях?

О современном положении знаменного распева в нашей отечественной Церкви мы уже говорили. Чистая знаменная мелодия существует у нас в небольших "осколках" (например, величания, входное приидите, поклонимся и пр.), а также в переложениях Турчанинова, Львовского и других композиторов. Остатки знаменной мелодии сохраняются также в нашем современном осмогласии юго-западной переработки: здесь некоторые гласы почти совпадают с гласами малого знаменного распева (например, третий и седьмой). Таким образом, знаменный распев в настоящее время забыт, но не всецело, а лишь в том, в чем он не понят; в основном же он продолжает жить в наших обиходных мелодиях. Знаменный распев не умер: он, хотя и в малых частицах, живет в наших храмах. Его едва заметные признаки, подобно искоркам, просвечивают в наших церковных мелодиях. Где этот благодатный огонек окончательно затоптан, там нет и не может быть русского православного богослужения, и храм уже не есть храм, а зал духовных (вернее - религиозных) концертов. При таком положении вещей наш церковный народ, конечно, не может изучить и освоить мелодий знаменного распева, ибо это возможно только в храме, где эти мелодии воспринимаются с молитвой. Знаменная мелодия настолько глубока и неисчерпаема, что слушая ее за богослужением в продолжение всей своей жизни, человек постигает все новое и новое...

Таково положение знаменного распева в нашей богослужебной практике на сегодняшний день. Что же касается чистой знаменной мелодии (большого и малого распева), то она, как известно, применяется полностью только у старообрядцев и в православно-единоверческих храмах.

Чтобы правильно определить православную точку зрения, найти "золотую середину" между ригоризмом старообрядчества в отношении знаменного распева и современным фактическим положением знаменного распева у нас, необходимо понять сущность старообрядческого отношения к знаменной мелодии.

Порицая и отвергая концертное пение ХУШ-ХХ веков, употребляемое в Русской Православной Церкви, старообрядчество в то же время свято чтит свои "ненайки", "хабувы", хомонию и демественный распев. С точки зрения строго церковной, все это, вместе взятое, есть ни что иное, как суемудренное витийство и человеческие ухищрения, творимые в ущерб "единому на потребу". Старообрядцы почитают все это главным образом потому, что оно возникло вне "никоновской" церкви. По такому же принципу придерживаются они и знаменного распева, хотя и предпочитают его демественному. Распевов юго-западного происхождения, возникших у нас в XVII веке, старообрядчество не признает: оно отрицает их древность. На старообрядческом "соборе" в августе 1909 года один из старообрядческих епископов говорил: "Болгарская Херувимская увлекательная, но не доказано, что она - старше времени Никона... Украшайте пение, но не искажайте его". Таковы отзывы старообрядцев о болгарском распеве, самом протяжном из всех юго-западных церковных распевов, употребляемых в Русской Православной Церкви.

Однако нельзя утверждать, что все старообрядчество в целом преклоняется перед знаменным распевом слепо и бессознательно:

лучшие старообрядцы умеют правильно ценить его. Вот что пишет Ефим Поспелов: "Все исследователи знаменного пения свидетельствуют, что оно служит выражением того возвышенного настроения и религиозного воодушевления, которым были полны первые христиане. Это настроение невольно сообщается молящемуся, когда он слушает бесстрастные величаво-спокойные, переливы знаменного пения, уносящие его далеко от суетного мира. Душа человека под влиянием этих звуков хотя бы на время успокаивается и умиротворяется, испытывая чистейшее и неизъяснимое наслаждение... В силу таких достоинств знаменный распев по справедливости считается образцом церковного пения. Старообрядцы не могут не гордиться тем, что они свое пение сохранили в том самом виде, в каком его передали святые отцы православным того времени... Как тогда оно носило характер осмогласия, так и теперь оно стоит в старообрядчестве. Этому осмогласию не могут не позавидовать члены господствующей Церкви. Не нравиться старообрядческое пение может лишь лицам, не имеющим религиозной последовательности. Порицать его могут только те, кто ищет в храме веселого развлечения. Старообрядцы помнят слова Всевышнего: "Дом Мой дом молитвы наречется" и никогда не доведут до того, чтобы сотворить его вертепом разбойников" [2.11-2, 186]. Так рассуждают лучшие из старообрядцев. Но от этого положение не меняется: принцип остается на своем месте.

Мы, православные, чтим знаменный распев как основу нашего церковного пения, как мелодию, в полноте и совершенстве отражающую богослужебный текст, отвечающую всем требованиям богослужебного Устава, как мелодию отечественного Православия, уходящую своими корнями в библейские времена по прямой преемственности через отцов Церкви и святых апостолов. Нам дорог этот распев, как и само Русское наше Православие, идеи которого отражены в нем мелодически и освоены национально песнорачителями и знаменотворцами нашей Отечественной Церкви в эпоху ее юности и расцвета. Таким образом, различие в этом отношении между нами и старообрядцами состоит в том, что мы ставим на первое место Небесную истину, "единое на потребу", а не исторические и национальные ценности, отдавая должное последним в той мере, в какой они служат Царствию Божию и правде Его.

После этого становится ясной и наша точка зрения в области практического применения чистой знаменной мелодии в церковном богослужении. :всяк книжник научився царствию небесному, - говорит Господь, - подобен есть человеку домовиту, иже износит от сокровища своего новая, и ветхая (Мф. 13, 52).

Мы не преклоняемся перед самой ветхостью, равно как не можем и отвергать прошлого только потому, что оно принадлежит истории. Господь сказал: Да не мните, яко приидох разорити закон, или пророки: не приидох разорити, но исполнити (Мф. 5, 17). Без прошедшего нельзя создать настоящего, невозможно постичь и будущего. Если наше настоящее является исполнением прошедшего, то оно положительное, если нет - отрицательное. Все человеческое, тленное неизбежно ветшает, Божественная же истина - вечно нова. Эта истина во всей полноте отражена мелодически в знаменном распеве, который мы предпочитаем прочим распевам, употребляемым в нашей Церкви.

Но, допуская к употреблению киевский, греческий, болгарский и другие распевы, как родственные знаменному, мы не можем сказать этого о распеве демественном, ибо, как мы уже говорили, распев этот по своему содержанию - не церковный.

Итак, возможно ли вообще в наши дни возвращение нашего церковного пения к знаменному распеву или какая-нибудь нормализация в этой области? Прежде всего следует отметить, что знаменная мелодия, как мелодия духа и Небесной любви, не может быть проводима в жизнь способами, чуждыми Царствию Божию. Административные и другие насильственные меры не принесут здесь ничего, кроме вреда: это подтверждается опытом и историей. Насильственное внедрение знаменного распева аналогично распространению христианства "огнем и мечом". Проповедь и литература также не смогут здесь ничего сделать, особенно за короткий срок. Русская верующая душа давно уже перестала быть той плодородной почвой, какой она была в первые века русского Православия: тогда она сама рождала мелодию, а теперь у нее нет даже способности воспринимать эту мелодию. Песнь Господня не живет на "земли чуждей". Когда душа не подготовлена, песнь эта может оказаться не только неудобоприемлемой, но и вредной для дела спасения, так как в данном случае она может скорее оттолкнуть душу от Царствия Божия, чем приблизить ее к нему. Нужна продолжительная многосторонняя работа: одних разъяснений здесь недостаточно. Священный долг каждого православно-русского клирика, каждого деятеля церковного пения - неустанно бороться за чистоту Православия в церковном пении всеми доступными мерами. Начало этой борьбы - осмогласие в действующих вариантах, а основная цель - чистая мелодия большого знаменного распева. Правда, знаменный распев, как плод Небесной мудрости, недоступен людям плотским: для младенствующих чад Церкви необходимо "млеко", но такое, которое приводило бы их к той же цели, а не наоборот...

Духовно-музыкальный вкус нашего церковного народа настолько испорчен за 300 лет духовного "пленения", что вводить знаменный распев сразу и полностью - небезопасно даже там, где это отвечает желанию большинства; рисковать таким мероприятием - это то же, что, например, дать выздоравливающему после тифа больному твердую (хотя и питательную) пищу и т.п.

Знаменная мелодия, как известно, погружает нас в духовный мир, в область небесного. Церковь в особенности призывает нас к такому духовному деланию в дни Постной и Цветной Триодей, великих праздников и особенно в дни Святой Великой Четыредесятницы, когда жизнь духовная, вместе с вешними водами и всей вообще природой этого времени года, по выражению церковных писателей, "жительствует", то есть усиливается, становится наиболее активной. Надо полагать, что именно это время - самое благоприятное время для знаменных мелодий. Если в дни Великого поста мы отказываемся от многих удовольствий в своей домашней жизни, то тем более мы не должны приносить в храм ничего мирского в эти дни. Все богослужебные моменты особого духовного подъема - догматики, самогласны, антифоны, ирмосы - сами по себе требуют знаменной мелодии. Даже в ектениях знаменная мелодия гораздо больше располагает к молитве, нежели все наши современные композиторские и певческие ухищрения. Как первенец и "начаток сил" русского православного богослужебного пения, как "патриарх" церковной мелодии, знаменный распев стоит во главе всех происшедших от него мелодий, и будет стоять, пока стоит сама Церковь Русская.