"Азбуковники" - это своеобразные толковые словари XVI- XVII веков, наследующие "Алфавитам" более раннего времени. Они стали изучаться в XIX веке главным образом с точки зрения языкознания и отчасти со стороны истории культуры. И. П. Сахаров в "Сказаниях русского народа"[1] опубликовал материалы ряда рукописей и издания Лексикона Памвы Берынды (Киев, 1627). В этих текстах есть и определения, относящиеся к музыке. В трудах Н. Баталина "Древнерусские азбуковники", А. Карпова "Азбуковники или алфавиты иностранных речей"[2] и других дореволюционных исследователей находим некоторые попутные сведения музыкального характера. Содержат их и языковедческие работы Л. С. Ковтун ("Русская лексикография эпохи средневековья" и др.), вышедшие в 60-70-х годах нашего века. Более общую задачу поставил Н. Ф. Финдейзен: в "Очерках по истории музыки в России"[3] специально выбраны музыкальные термины из двух рукописных азбуковников и двух изданий (Берында, Сахаров), дающие известное представление о круге музыкальных понятий, бывших в ходу в конце XVI - начале XVII столетия.

Фонд рукописных азбуковников весьма обширен. Достаточно сказать, что в Рукописном отделе Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина (ГБЛ) находится 26 рукописей с таким названием, в Государственном историческом музее (ГИМ)[4] - более 30. Все это большие книги, по 100-200 листов, а иногда и до 300, исписанные мелкой скорописью и содержащие богатые и разнообразные сведения в связи с объяснением иноязычных, а иногда и славянских слов и терминов. Выбрать из этого обилия материала нужное для нашей темы представляло большие трудности, а потому настоящий очерк не претендует на полноту и исчерпанность.

Просмотрены несколько десятков рукописей, почти исключительно относящиеся к XVII столетию. Между ними наблюдается большая близость и подчас тождество приводимых толкований музыкальных терминов, но идентичная подборка слов очень редка, что характеризует известную свободу азбуковников в отношении композиции. В одних случаях фигурируют одни слова, в других другие, но всюду имеется определение музыки: мусикии, ключевого для нашей темы понятия. Оно трактуется в общем одинаково, хотя с неизбежными орфографическими и фразеологическими вариантами, не меняющими, однако, содержания термина, который вошел в словесный фонд языка, но использовался, по-видимому, лишь в литературной речи, требовал объяснения для неискушенного читателя и потому был включен в азбуковники.

Можно подметить определенное развитие понятия мусикии, так как одни азбуковники или алфавиты ограничиваются кратким определением, другие же расширяют и углубляют его ссылками на бытование и даже на различие в идеологическом толковании мусикии и ее смысла. Правда, следует оговориться, что наблюдаемое развитие несколько условно, потому что нет полной уверенности в хронологической точности возраста рукописей.

Прежде всего отметим включение музыки в систему наук, что зафиксировал "Алфавитарь"[5].

"Пиитика - стихотворное учение. Логика - часть или орудие философии. Физика - о естественных и существенных учение. Мисикиа [так!] - пению наука".

Из всех просмотренных рукописей в таком определении и в таком контексте музыка фигурирует только один раз. Необычно то, что музыка трактуется как наука пения, поскольку она всегда определяется как инструментальное звучание. Приводим два таких определения из азбуковников конца XVI и середины XVII века:

"Мусикия, гудение в гусли в домры в лыри, и в цынбалы и прочая струны имеющая, вся та мусикия наричются арганы мусикийския"[6].

"О еже что есть мусикия (толкование). Мусикия гудение рекше игра гуселная и с кринов [д. б. киниров] рекше лырей и домры и подобных сим.

Всякого рода мусикиина (толкование) всякого устроения гудебного. Род же мусикиин се есть к предписанным трубы, свирели, еже и пиголами наричются и пипелами. К сему же песневец, рекше псалтырь и самбикия еже есть цевница. И кинир сиречь лыри. И прочая подобная сим. Якоже пишет во 150-м псалме тимпаны, струны, кимвал. Но всеми теми жидове мнятца жертву и хвалу богови приносити. Мы же православное християнство, новый Израиль и сынове суще света, не тако, но мысленно устроение мусикинское прияхом, понеже та беша образ нынешней новей благодати. Они убо приношаху богу службу чювственным псалтырем, мы же умом очищенным. Они гусльми, мы же мысли благи и прочая. Яко же толковано во 150-м псалме"[7].

Как видим, в XVII веке понятие мусикии приобрело совсем иное значение сравнительно с прежним - на смену определению чисто звуковой сферы (гудение) музыки и средств ее инструментального исполнения приходит понимание музыки как компонента повседневного быта. Отрицание ее в области религиозной практики нового времени связано с установлением восточно-христианской церкви сохранить в храме только пение со словами. Однако пение не включается в понятие музыки, в чем видно различие с приведенным пониманием музыки как науки пения[8]. Азбуковники в своей массе к этому не пришли, чему мешала консервативность эстетики их безымянных авторов, отличающейся даже от эстетики отцов церкви первых веков христианства, которые пение считали божественной музыкой.

В ряде азбуковников при определении музыки делается поворот в сторону толкования ее как одной из семи свободных мудростей. Авторам азбуковников, конечно, должно было быть известно, что эти науки (грамматика, диалектика, риторика, музыка, арифметика, геометрия, астрономия) имели стойкую традицию, что в похвалу им было написано и широко разошлось в копиях "Сказание о седми свободных мудростех" (см. ниже). Тем не менее оппозиция к ним существовала и тоже довольно стойкая. Трудно установить первооснову этой оппозиции. В некоторых рукописях при следующем определении есть ссылка на труд Максима Грека (ок.1475-1556)[9]:

"Мафиматиския [математические] книги, их же суть четыре - арфиматикии [арифметики], мусикии, гиометрии, астрономии - ученья книги "отреченныя" и на поле отсылка: "Максим Грек, гл. 79".

Четыре "отреченные" книги, иногда называемые "черными", имеют в составе и музыку. Но, видимо, она упоминается в силу традиционного отнесения ее к математическим наукам, само же отречение имело ввиду прежде всего астрологию (астрономию), претендовавшую на разгадку человеческой судьбы по звездам, с чем церковь согласиться не могла. Об этом узнаем из другого азбуковника[10]:

"Мафитикийския книги, отреченныя книги, сиречь черныя, их же суть четыре, арифматикии, мусикии, гиометрии, астрономии, еже есть звездозаконие. Марфиматикий, марфиматикии суть небесныя телеса, мудрствующе имети владычество всея твари. И подвижением сих управлятися нашим, явственно же рещи, яко мафиматикиею наричет зодии и планеты. И всяк веруяй звездочетию и планитам и всякому чернокнижию проклят есть святыми отцы".

Исходя из этого объяснения, по которому музыка к звездам отношения не имеет, можно считать ее исключенной из чернокнижия, что соответствует взглядам Иоанна Златоуста и других отцов церкви первых веков христианства, видевших в мусикии, как говорилось выше, божественное начало и не отрицавших ее. И все-таки в ряде азбуковников соединяются эти понятия - музыки и отреченных книг, например, в следующем определении[11].

"Мусикия (толкование) игра в гусли и в рыле, и в цынбалы, и в домры, вся сия нарицаются род мусикиин, еже есть сосуды гудебного устроения. К сему же мусикиин, нарицает трубы и свирели, и цевницу. Сия же наричаются арганы, сиречь сосуды, глас из себе испущающая. И паки мусикия книжка, в ней пишет песни и кощуны бесовския, их же латыни припевают к мусикийских орган согласию, сииречь к гудебных сосуд свирянию и играм, но сия вся предреченная святыми отцы проклята суть и отреченна".

В азбуковнике конца XVI века сама музыка понимается как "песни и кощуны бесовския, их же латины припевают к мусикийских орган согласию, сиречь гудебных сосудов свирянню". Любопытно, что определение музыки в Лексиконе Памвы Берынды включает и пение, и вхождение ее в число свободных наук без тени порицания: "Мусика, спеваки або играче на голосы спеваючи, або граючии; от седми вызволенных четвертая наука"[12]. Определение, правда, весьма формальное.

Порицание музыки тоже опирается на положение Максима Грека, но, во-первых, включает музыку вокальную, чего прежде не было, а во-вторых, говорит о книжках, в которых записаны певческие партии, исполняемые с инструментальным сопровождением, что свидетельствует о знании западноевропейской музыкальной практики, духовной и светской. К ней автор относится как к "бесовским кощунам", но уже не может умолчать о ней. Расширяется сама область музыки, вовлекаются новые ее явления, мысль обращается к действительности, символика уступает место реальности. Чувствуются искания истины, хотя еще робкие, неуверенные.

Определения музыки бывают подчас лаконичны и даже формальны: "мусикия (толкование) сопельное свиряние или гудение"[13], а с другой стороны, само гудение определяется как "играние в гусли и в домру, и в гудок, и в цынбалы"[14]. Иначе говоря, понятие мусикии заменяется русским словом гудение (собственно, звучание). Соответственно "гудец- игрец в гусли и в гудок и в цынбалы"[15].

"Свиряние" по смыслу то же, что "викание" (или "вискание"), определяемое в азбуковнике как "верещание гласом в пениих церковных"[16]. Это звуки взвизгивающие, крикливые, к тому же в быстром движении. Характерно, что азбуковник критикует "викание" именно в церковном пении - по-видимому, подобная практика бытовала в XVII веке. Иоанникий Коренев связал "вискание" с музыкой западной церкви - его трактат "Мусикия" (см. ниже) был направлен против "бездушных висканий органов римских". И в тексте "Мусикии" Коренев рекомендует гармоническое согласование звуков в консонансах, чтобы не допустить "вискания": "...колико же достояло бы ти разумети и ведети известно чини и согласие все мусикийское, когда тригласно пение и четверогласно составляти, дабы тамо всякаго вискания безчин-наго от злых конценанцый, сиречь степеней, не прилучалося и не прикасало [ся], иже сведущим известно паче смех бы был, нежели что похвално"[17]. ("...Как тебе следовало бы уразуметь и хорошо знать способ согласования всего музыкального, когда составляешь трехголосное и четырехголосное пение, чтобы не получилось никакого бесчинного взвизгивания от неверного употребления диссонирующих ступеней, которое у хорошо знающих музыку вызвало бы смех, а не похвалу".)

Соединение в одной фразе Коренева "висканий органных римских" позволяет перейти к объяснению слова "орган", которое Коренев применяет в прямом значении как духового клавишного инструмента, на котором играют в костеле. Иное толкование органа в азбуковниках, более собирательное, безотносительно к употребленным в католических и протестантских храмах; можно даже предположить, что авторам азбуковников такой инструмент и неизвестен[18]. Вот одно из многочисленных определений органа:

"Арган (толкование) сосуд, но убо различным сосуды, ин сосуд тимпаны, ин псалтыри, ин гуслям и иже кинирам, ин паки сосуд вина и масла. Нарицает же писание и плоть человечю арганом, еже есть сосудом... да якоже древяным сосуды струнам гусли и домры, и киниры суть, но струнами воздают глас"[19].

И вот другое объяснение, уточняющее предыдущее новыми деталями и ссылками:

"Орган (толкование) сосуд гудебный. Органом писание нари-чет всяк сосуд гудебный, якоже суть сия: трубы, свирели, рог [на поле: погребалный] и тимпаны и кинвали и подобная сим, глас из себе испущающая. Органом бо и тело человече нарицается в покаянных стихах и в погребалне"[20].

Органом назван всякий музыкальный инструмент, но в числе примеров нет собственно органа, клавишного духового инструмента, обычного в XVII веке для костела и кирхи, а также в домашнем быту за рубежом. Видимо, отсутствие органов на Руси не позволило авторам азбуковников сказать о них[21]. Но наряду с повседневными инструментами - трубы, свирели, рог - названы и известные только по текстам псалмов: тимпан и кимвал. Последний в том же азбуковнике определяется так: "Кимвал (толкование) глас, всякий же сосуд, испущающе из себя глас, нарицает псаломник [псалмопевец Давид] кимвалом, глас испущающа и колокол звенящ, и набат" (л. 85)[22]. Ссылка на Давида отражает ту роль, которую играли псалмы в русской культуре не только XVII, но и прежних веков - они были и первоисточником богослужебных текстов, и учебной книгой.

Постоянно включалось в азбуковники определение псалтира (псалтериума) как музыкального инструмента: "Псалтир, толкование). Во евреех бе сотворен сосуд древян и на нем бяху 10 струн. Нарицает же ся древянный той сосуд по гречески псалтирь, а по русски песневец. Играху же евреи в древянный той сосуд и прочая, егда хвалити им бога"[23]. Восточно-христианская религия не ввела в обиход музыкальные инструменты, но в текстах церковных песнопений постоянно встречались их упоминания, поэтому нужно было объяснять и обосновывать отречение от них в практике богослужения, что и стремились выполнить азбуковники.

Из предшествующих цитированных текстов вырисовывается инструментарии, входящий в статьи азбуковников. Здесь нет полной четкости, названия инструментов нередко объясняются одно другим, чувствуется еще зыбкость определений.

Большой интерес представляет встретившийся нам в одном из азбуковников термин мелодия. Он поставлен в косвенном падеже, что бывает в азбуковниках: "мелодиям, сладковизцаниям"[24]. Здесь применен особый орфографический вариант слова "вискание" или "викание", которое употребляется в отрицательном смысле как верещание, визг и т. п. Но мелодия - "сладковизцание", то есть смысл термина явно положительный, похвальный. Определение мелодии дал также Н. Спафарий (см. ниже).

Включение слова мелодия в лексикон XVII века нужно оценить очень высоко, тем более что оно входит не в специальную музыкальную литературу, а в общеязыковый обиход. Музыкальная терминология пополнилась столь перспективным термином, которому принадлежало будущее.

Как противопоставлению мелодии и мелодическому пению можно представить "козлогласование т(олкование) безчинен клич"[25] и "козлопесньцев"[26]. Отмечается также и амплуа "плачевнопесньцев"[27], отражающее, видимо, реальное существование народного жанра и его исполнительниц - песенниц-плакальщиц. Все это не в специальной, а в общей литературе азбуковников.

Очень редки термины, принадлежащие духовным жанрам, употребляемым в церковном обиходе постоянно и повсеместно. К их числу относится объяснение "степенны": "Степень нарицаются псалмы осмыя на десять кафисмы. Понеже бо от поющих я [их] лествицею некоею возводят я [их] умом от земных на небесная мудрования. Толкует бо ся песнь степенная песнь высоких, сиречь на высоте добродетели живущих, аще бо степени они и видом мали суть, но великих деянии и видении наставницы чтущих я [их]"[28]. ("Степенными называются псалмы 18-й кафизмы, потому что они как бы ступенями лестницы возводят ум поющих от земных к небесным мудростям. Толкуется песнь степенная - песнь высоких [помыслов], то есть живущих на высоте добродетели, потому что степени хотя и малы, но наставляют читающих их [псалмы] к великим деяниям".)

В том же азбуковнике есть и более простое объяснение: "песнь степенная, тол(кование) песнь лествичная, еже есть аки лествицею поющих на небеса возводящая"[29].

Подробно описана композиция канона, в греческой практике имевшая в основе акростих (в русском языке - краегранесие):

"Древние гречестии канонотворцы, хотяще составити канон, преже написоваху малу строку, якоже сию: Радости приятелнице, тебе подобает радоватися единой. А нарицаху строку сицевую краегранесием". ("Древние греческие творцы канонов прежде всего составляли краткое изречение, например такое: "Радости приятелнице, тебе подобает радоватися единой", и называли его акростихом [краегранесием]".)

Объяснена структура цикла стихир "на стиховне". Для этого введена особая статья "По алфавиту, тол(кование) по азбуке. Во всякую суботу вечер на великой вечере стихеры, иже во охтаи [в Октоихе] на стиховне составлены по алфавиту, сиречь по греческий азбуке. Перваго гласа на стиховне второму стиху начало по гречески аз: "адехарас", а по руски "да радуется тварь". Другому стиху глаголь "гинеки", а по руски "жены приидоша". Тако и прочих осми гласов стихеры те рядом по азбуке составлены"[30].

Несколько иначе в другом азбуковнике: "По алфавиту (толкование) по азведе. Ибо творец охтая всех гласов воскресныя стиховенныя стихеры по азбуке состави; первому стиху начало поставил аз, а второму стиху начало веди, а третьему стиху начало глаголь, четвертому добро и тако прочия стихи по ряду азбучных слов акростихидою, рекше краестрочным состави. И того ради те стихеры наричются от алфавит, рекше по азведи; в греческом бо алфавите словца Б несть, и того ради пишется по азведи"[31].

Между тем слова октоих (охтай), ирмологий не получили самостоятельных определений в русских азбуковниках[32].

Предложенный краткий обзор определений о музыке в азбуковниках, несмотря на свою неполноту, показывает, что музыка составляла необходимую часть русской культуры XVII века, люди думали о ее значении в целом и в различных сторонах и деталях, о художественном воздействии и средствах выразительности, утверждали и опровергали те или иные музыкальные явления, Словом, мысль о музыке росла и развивалась, постоянно входила в орбиту внимания русских деятелей культуры. Скупые сведения азбуковников дополняли специальную литературу, проникали в сознание современников.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Сахаров И. Сказания русского народа. Спб., 1849. Т. 2, кн. 5-8.

[2] Баталии Н. Древнерусские азбуковники // Филологические записки. 1873, № 3-4. Карпов А. Азбуковники или алфавиты иностранных речей. Казань, 1878.

[3] Финдейзен Н. Очерки по истории музыки в России. М.,, 1928. Т. 1.

[4] См. также кн.: Пруссак. А. Описание азбуковников, хранящихся в рукописном отделении имп. Публичной библиотеки. Спб., 1915.

[5] ГБЛ, Вологодское собр., ф. 354, № 93, л. 359.

[6] "Книга, глаголемая Алфавит". 1596. Приводится по кн.: Финдейзен Н. Указ. соч. С. 184.

[7] Азбуковник из собр. Ундольского. ГБЛ, ф. 310, № 976, л. 189 об.- 190. Такое же определение находим в рукописи собр. Пискарева (ГБЛ, ф. 299, № 201, л. 112) ив цитируемом Финдейзеном тексте из "Хрестоматии церковно-славянского и древнерусского языков" Ф. Буслаева (М., 1861. С. 1114); разночтения касаются деталей текста.

[8] Иоанникий Коренев (см. ниже) также признавал пение музыкой со всеми вытекающими отсюда следствиями.

[9] ГБЛ, собр. Ундольского, ф. 310, №975, л. 125 об.

[10] ГИМ, Чудовское собр., № 95/297, л. 111 об.

[11] ГБЛ, собр. Пискарева, ф. 228, № 198, л. 101. То же в рукописи из собр. Тихонравова. ГБЛ, ф. 299, № 1, л. 224 об.

[12] Финдейзен Н. Очерки по истории музыки в России. С. 184.

[13] ГБЛ, ф. 310, № 975, л. 128.

[14] ГБЛ, ф. 299, № 1, л. 110; в рукописи ГБЛ, ф. 228, № 198 л. 39 об. то же объяснение, но не упомянут гудок.

[15] ГБЛ, ф. 228, № 198, л. 39.

[16] ГБЛ, ф. 299, № 1, л. 77 об.

[17] Гос. публ. библ. им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (ГПБ), Q 1, 1101, л. 123 об.- 124.

В "Словаре русского языка XI-XVII веков" цитируется этот же отрывок, но приписывается Н. Дилецкому; в слове "безчиннаго" опечатка: "безвиннаго" (М" 1975. Вып. 2. С. 189).

[18] Л. И. Ройзман в книге "Орган в истории русской музыкальной культуры" (М., 1979) подробно исследовал термин орган (арган) в толковании многих литературных произведений, от летописей до аэбуковников.

[19] ГИМ, Синод, собр., № 353, л. 32 об.

[20] ГБЛ, собр. Пискарева, ф. 228, № 198, л. 109. Такое же определение см. в рукописях собр. Ундольского, ГБЛ, ф. 310, № 975, л. 137-137 об., № 976, л. 223. Здесь добавление: "еллински орган, а по руски сосуд". Определение органа можно встретить и в предшествующее время, о чем пишет Л. С. Ковтун в "Русской лексикографии эпохи средневековья" (М.-Л., 1963. С. 198).

[21] См. упоминавшееся исследование Л. И. Ройзмана "Орган в истории русской музыкальной культуры".

[22] По определениям нового времени, тимпан это ударный инструмент, напоминающий нынешний бубен, но небольших размеров, величиной с ладонь; кимвал тоже ударный инструмент, состоящий из двух металлических тарелок: малый (кимвал доброгласный) - небольших размеров, большой (кимвал восклицания) - более крупных. Звук извлекался ударами тарелок друг о друга. См. примеч. Н. Корсунского в кн.: Климент Александрийский. Педагог. Ярославль, 1890, стл. 154, 155.

[23] ГИМ, Музейное собр., № 2074, л. 129-129 об. Подобное определение см. в рукописях: ГБЛ, собр. Большакова, № 320, л. 119; ГБЛ, собр. Ундольского, ф. 310. № 975, л. 141 об., № 976, л. 231-231 об.; ГБЛ, собр. Тихонравова, ф. 299, № 201, л. 132. Л. С. Ковтун цитирует его по рукописи конца XVI века {Ковтун Л. Указ. соч. С. 198). Между этими рукописями наблюдается различие в орфографии: псалтир, псалтырь, псалтирь. Новейшее определение псалтиря см. в упомянутых примечаниях в книге "Педагог" Климента Александрийского, стл. 153.

[24] ГБЛ, собр. Большакова, № 320, л. 170.

[25] ГБЛ, собр. Ундольского, ф. 310. № 975, л. 103.

[26] ГБЛ, собр. Большакова, № 320, л. 179 об.

[27] Там же.

[28] ГБЛ, собр. Тихонравова. ф. 299, № 1, л. 283.

[29] ГБЛ, собр. Тихонравова, ф. 299, № 1, л. 270 об.

[30] ГБЛ, собр. Пискарева, ф. 228, № 198, л. 77 об.- 78.

[31] Там же, л. 125. ГБЛ, собр. Тихонравова, ф. 299, № 201, л. 141.

[32] В "Лексиконе" П. Берынды "ирмологий - книга, маюча [имеющая] в себе ирмосы", "октоих - осмогласник" (Финдейзен Н. Указ. соч. С. 182, 184).