На долю верующих людей XXI века выпало печальное время. Идеалы и воззрения, веками воспитанные Церковью, со временем потускнели, а способность отличать истину от лжи ослабела. И это очень серьезно ощущается в сегодняшнем обществе. Зло усилилось настолько, что люди более возлюбили тьму нежели свет. Но церковный маяк продолжает освещать людям путь по волнам житейского моря. Прибегая к этой духовной пристани для душ человеческих, они могут насладиться величайшей тишиной, которая усыпляет безумные страсти и успокаивает совесть. Здесь Церковь с материнской любовью сама дает нам новое руководящее начало, ту спасительную нить, держась за которую, мы не заблудимся в бесконечном лабиринте человеческих домыслов и всегда будем верно распознавать истинный путь в жизни. Это начало, эта нить есть общецерковное Предание, всегда являющееся выражением и отображением жизни Церкви времен минувших от апостолов и Самого Господа Иисуса Христа до наших дней. Дух Божий, всегда живущий в Церкви Христовой и ее оживляющий, всегда в ней дышащий, охраняет верных чад ее от всякого самочиния в области мысли, потому что всякую нововозникшую мысль они проверяют мнением Церкви, чтобы, таким образом, быть в неизменном ей послушании и единении со всей исторической Церковью и ее неизменным главою Господом Иисусом. Таким образом, в основе отношений православно-верующего сына к матери-Церкви лежит смирение и благоговейная любовь. Они открывают нам духовные сокровища Церкви, которые остаются прикровенными для людей, живущих вне Ее. Любовь делает людей живыми носителями предания Церкви.

Но есть и такие люди, которые не обращают внимание на уступки духу времени. Они успокаивают свою совесть соображением, что это - мелочь. Такое отношение приводит к тому, что дети следующих поколений уже считают нормой то, что только терпели их отцы. Так, например, было время, когда после петровских реформ храмы стали строить по образцу римских костёлов, украшать их статуями, мирской живописью. Церковь все это терпела, но не благословляла, так как со своеволием некоторых помещиков не могли справиться епископы, не то что священники. Теперь археологи называют этот стиль "елизаветинской стариной" и тщательно оберегают Его. Между двумя группами людей идет борьба на протяжении всей истории Церкви. Было время, когда эта борьба затронула церковное пение. В итоге попытались заглушить предание псевдотрадицией.

Началом было критическое положение православных в юго-западной Руси. На этой территории, подпавшей под власть католической Польши, была сделана попытка гармонизировать пение по принципу звучания органа. К этому их вынуждало положение. Нужно было противодействовать унии с ее "сладкими звуками мусикийских органов" с помощью стройного, торжественного и благоговейного пения братских хоров. Другими словами, ревнители православия вынуждены были сделать церковное пение столь же роскошным и соблазнителем, как и соблазняющая православных людей католическая музыка. По словам В.И. Мартынова: "Была проведена "операция", которую можно охарактеризовать, как прививку западного музыкального начала к телу православного богослужебного пения, в результате которой на свет появился некий новый плод, некий гибрид музыки и богослужебного пения, ибо партесное пение и есть такой гибрид, возникший от "скрещивания" западной музыкальной системы с православной певческой системой"1 .

Мелетий Смотрицкий писал старцу Печерского монастыря, Антонию Мутиловскому: "Говорите, о проклятая, проклятая уния! А давно ли говорили: о проклятое искусное пение"2 . И хотя, например, киевское братство отрицательно относилось к "искусному" пению, все же оно решило ввести партесное пение за богослужением. Вследствие чего постепенно терялось понимание природы богослужебного пения как молитвенного богословия в звуке. Совершилась подмена пения музыкой.

В России же с латинским пением столкнулись еще во времена лжедмитриев. Так еще патриарх Гермоген (1606-1612 гг.) говорил Салтыкову: "Вижу попрание истинной веры от еретиков и от вас, изменников, и разорение святых Божиих церквей, и не могу более слышать пения латинского в Москве"3 . Из этого видно, что русского человека латинское пение наталкивало на отрицательные воспоминания польско-литовского разорения Москвы. И все же партесное пение, просуществовав в юго-западной Руси пятьдесят лет, готовым приходит через переселявшихся киевских певцов в Москву в 1652 году. Способствовал этому патриарх Никон. Он, будучи еще на Новгородской кафедре, заинтересовался этим родом пения, всячески покровительствовал ему и ввел в Новгороде киевское трехголосие, основанное на тризвучии. Вследствии этого у него были разногласия с тогдашним патриархом Иосифом (1642-1652 гг.). Ибо он, услыхав о таком пении, был против него и запрещал Никону употреблять его за богослужением. Но когда сам Никон стал патриархом, то он "в отношении церковного пения стал действовать так же убежденно, открыто и решительно, как и в отношении других вопросов богослужебного благоустройства"4 . "Таким образом, при патриархе Никоне, благодаря содействию высшей духовной и светской власти,:партесное пение довольно прочно утвердилось в Москве: и по всей Великоросии, ставши почти обычною в то время принадлежностью богослужения соборных и монастырских церквей"5 .

В период церковной реформы ученый католик Ю. Крижаныч, хорват по национальности, приехав в 1659 году в Москву, не советовал русским переходить на партесное пение. В трактате "О музыке" он пишет: "В Русскую Церковь не следует вводить ни инструментальную, ни фигуральную музыку и пение на несколько голосов по нынешней моде: это не приведет к умножению благодати... Такова уж наша бренность: за что бы мы ни взялись, всюду впадаем в грех: Всегда люди найдут возможность уйти от духовного к плотскому, от благочестия к чувственности. Поняв это, некоторые, желая, чтобы в церквах ничто не склоняло к греху и суете, удалили из них и всякую музыку. Так поступили монашеские ордена капуцинов, кармелитов и некоторые другие: Они поют псалмы Давида и все прочие церковные песнопения медленно, разборчиво, без всякой мелодии и без всякого подобия музыки, и без всякого соблазна для слуха. И поэтому нет повода опасаться, что какой-нибудь певец или слушатель получит чувственное, суетное наслаждение"6 . Такова была крайность Западной Церкви. Ведь, действительно, для совершенных людей и великих подвижников, таких как Антоний Великий, Симеон и Даниил Столпники пение не нужно. Они не нуждаются в земных мелодиях, так как их общение в молитве с Богом уже было причастно небесному, ангельскому пению. Но это единицы. Не для нас ли с вами была оставлена, среди указанных крайностей, золотая середина - унисонное пение? Ведь в древней Церкви было именно унисонное пение. Святой Иоанн Златоуст говорит о нем: "Дух, соединяя голоса каждого в отдельности, из всех устрояет одну мелодию"7.

Основная смысловая нагрузка слова "унисон" - единство, согласие. Весь Новый Завет пронизан призывом к единству веры, единству духа, единению с Богом. Святой апостол Павел говорит такие слова: "Дабы вы единодушно, едиными устами славили Бога" (Рим. 15; 6). Не является ли это прямым указанием Слова Божия на то, какова должна быть истинная природа церковного пения? Именно она полностью способна отобразить девятый член "Символа Веры": "верую: во Едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь". Потому что образ этого пения (одноголосного) был установлен самими апостолами и скорее всего по образцу пения Иерусалимского храма. Так же только при этом пении можно ощутить, как все собравшиеся в храме из собора верующих становится Единым Телом Христовым в Евхаристии. "Кроме того, для знаменного распева характерно нерасторжимое внутреннее единство мелодии и текста, более того напев помогает раскрыть смысл слова"8. Именно этот род пения всегда назывался на Руси ангельским или ангелоподобным. Святитель Иоанн Златоуст говорит, что пение присуще людям как способ богословия и является образом небесного ангельского пения: "На небе славословят ангельские воинства; на земле люди, в церквах составляя лики, подражают такому их славословию; на небе серафимы взывают трисвятую песнь; на земле собрание людей возносит ту же песнь; составляется общее торжество небесных и земных существ, одна благодарность, один восторг, одно радостное ликование,.. эти стройные звуки: производят усладительную и блаженную мелодию, ангельскую песнь, непрестанную гармонию"9 . Следует вспомнить слова святого Григория Синаита: "По ангельскому чину жизни вашей должно быть и пение ваше. Гласное пение есть указание на вопль умный внутри"10. Мысль преподобного Григория развивает современный исследователь церковного пения Б. Кутузов: "Знаменный распев создавался в процессе монашеского подвига, есть плод праведной жизни, и, в свою очередь, сам побуждает к праведной жизни"11 . И в завершение вышесказанного приведём слово патриарха Алексия I: "Старинные церковные распевы являются самым лучшим выражением высоких религиозных настроений. Это и понятно, потому что творцами их были люди высокого религиозного духа, подвижники, святые, одарённые тайной познания божественных звуков"12 .

Невозможно обойтись и без учения о молитве. Ведь церковное пение может быть только богослужебное, т.е. пение и молитва - это неотделимые понятия. В монастырях до сих пор будят на полунощницу словами: "пению время и молитве час" (Октоих, троичен 5-го гласа). Значит, молиться Богу или служить Ему во время Богослужения - это тоже самое, что и петь Богу.

Святой Симеон Новый Богослов выделяет три вида молитвы13 :

1-я - чувственная, когда человек пользуется воображением;

2-я - умственная, когда молящийся сводит свой ум внутрь себя и начинает вести серьезную брань с помыслами, она лучше первой, как "луна лучше темной ночи";

3-й - самый удивительный образ молитвы. У святых отцов он назван чистой или сердечной молитвой. Здесь подвижник уже удобно отгоняет все прилоги помыслов.

Достичь этого совершенства возможно только постепенно. В случае, если человек останавливается на какой-либо из начальных степеней молитвы, как уже на достигнутом совершенстве, то, по учению святых отцов, в таком случае возможна прелесть. И только подвижники, стяжавшие сердечную молитву, по словам Патриарха Алексия I, могут стать творцами "божественных звуков".

Партесное же пение тем и опасно, что оно чувственное. И если мы с его помощью будем развивать чувственность в молитве, то есть опасность возникновения прелести, или человек вообще бросит молитву.

Вот, например, слова одного из современных подвижников, старца иеросхимонаха Сампсона (Сиверса) о том, как молиться за богослужением: "Надо стараться избегать чувственности и спесивой взвинченности, чтобы понимать каждое слово, которое поётся или читается. Но не терять нити богопредстояния. Нить богопредстояния может быть только умная, молитвенная, без участия чувств. Чувственное богопредстояние - это уже не православное! Вот почему и пение наше партесное очень часто калечит и мешает нам молиться: И вводит в нас элемент чувственности:

Строго соблюдая правило: всякое чувственное участие выключать из себя, оно будет неправославное. Вот почему часто вы слышали о том, что рекомендуется общенародное пение: Где участия чувственности под влиянием музыки не бывает. Почему и простой народ, не понимающий партесную музыку и классическую музыку, - он молится, а так называемая интеллигенция, любящая классическую музыку или вообще классическое пение, она чувственно молится, не получает никакого утешения и удовлетворения. Это можно видеть и в жизни.

И рост духовной жизни в христианстве - он бывает у простого народа, не понимающего классическую музыку и музыку вообще. Значит, вся суть нашего участия в Богослужении заключается только в том, чтобы непременно включать себя в понимание каждого слова молитвенного чтения и пения"14 .

Вот мнение о пении афонского старца Паисия: "Слушаю некоторые многоголосные хоры, имеющие много высокоголосных (теноров) и низкоголосных (басов) певцов, и они доставляют чрезвычайное наслаждение на слух. В этих случаях вместо того, чтобы радовать сердце словами, доставляют удовольствие слуху искусным пением. Мне нравится, когда внимание ума не привлекается абсолютно ничем: ни особенным басом, ни высокоголосным исполнением и т.д. Византийское пение не допускает украшений и показности ("показухи"). Когда кто-либо поет непринужденно, без показности, имеет естественную красоту, и похож как бы на женщину, которой Бог дал естественную красоту. Когда же старается произвести впечатление различными приемами, тогда похож как бы на женщину, которая разными украшениями старается показать, что она - красивая. Но таким способом можно лишь вызвать отвращение"15 .

Это всего лишь малые свидетельства того, что бесстрастное аскетическое пение было заменено музыкой. Чтобы понять, почему это произошло, вернёмся к истории.

С 1772 года по 1917 год Синод издавал пять книг квадратно-линейного письма, которые все были одноголосными. "Существование этих книг, - пишет В.И. Мартынов, - полностью разрушает легенду о том, что знаменное унисонное пение есть исключительный признак старообрядчества, не признаваемый Русской Православной Церковью, ибо содержанием синодальных книг является практически то же самое знаменное унисонное пение"16 .

В 1772 году указом от 23 ноября всем церковнослужителям вменялось в обязанность обучение именно по этим книгам. Но фактом было то, что певчие, композиторы и регенты не подчинялись Священному Синоду, считая себя хозяевами на клиросе. Так, например, Синод указом от 8 июня 1797 года предписывал "вместо концертов петь или причастный стих или приличный псалом или кинонник"17 (т.е. причастный стих, который должен петься во время причащения священнослужителей в алтаре), а в указе от 19 апреля 1850 года устанавливалось "не допускать пения в церквах во время Божественной Литургии вместо причастного стиха музыкальных произведений новейшего времени, печатных или рукописных, которые существуют под названием концертов". Увы! Но и сегодня, особенно в городских храмах, профессиональные хоры, пытаясь угодить немолящейся публике, вместо того чтобы сохранить благоговение и помочь настроиться молитвенным чувствам верующих людей перед причащением, исполняют не уставное пение, а зачастую вообще даже не церковного духа. Обычно в этих концертах церковными остаются только слова, которые трудно извлечь из нагроможденного шума мелодий. Но простите! Кто дал нам право из дома Божия делать концертный зал, а молящихся переделывать в слушателей этого произвола? И где же страх Божий?

На протяжении XVIII и XIX веков чувствовалась очень напряженная борьба двух центров - Москвы и Петербурга, а также противостояния двух групп людей: людей, облеченных высшей церковной властью и требовавших следовать традиции, порядку и чину, и людей, непосредственно занимавшихся пением и не спешивших исполнять эти требования.

Особой остроты достиг этот конфликт в 1848 году между двумя фигурами: митрополитом Московским Филаретом (Дроздовым) (1783-1867) и композитором, директором Придворной певческой капеллы А.Ф. Львовым (1798-1870), когда он совершил переложения с якобы "древней" рукописи, вместо того, чтобы пользоваться синодальными книгами. Но здесь и ставится вопрос: следовать истинной или ложной традиции? Потому что речь шла о сохранении древнего пения.

Конфликт заключался еще в том, что, когда А.Ф. Львов гармонизировал мелодию для того, чтобы сделать уставной напев податливым для гармонизации, он изменил и саму мелодию.

Святитель Филарет описывал это следующим образом: "Когда я предлагал, что в том или другом ирмосе или догматике есть несходство четырехголосного переложения с напевом церковной книги, что в четырехголосном пении церковный напев не ясно слышен и производит не то впечатление, к которому привык церковный слушатель и которое желательно сохранить; то мне противополагаемо было, что гармония составлена по правилам и не может быть иная"18. Чуть позже А.Ф. Львов, показывал свое неприятие норм церковной иерархии, писал: "Эти упрямые невежи не могли помириться с мыслию, что порядок церковного пения совершается не ими, а лицом, духовенству непринадлежащим"19 . По словам В.И Мартынова, он подтвердил "то положение, что бесчиние мелодическое порождается и обусловливается бесчинием жизненным"20 .

В 1852 году указом от 20-го августа предписывалось не исполнять за богослужением неодобренных переложений, а регентов, допустивших такие провинности, подвергать строжайшему взысканию и удалению от сих должностей с донесением Святейшему Синоду. И если бы эту строгость привести в исполнение, то пришлось бы тогда удалить от регентства всех регентов, так как никто из них никогда не исполняет этих предписаний21 .

Нам лишь остается исполнить то, что Церковью давно определено. "Мы должны сделать все возможное, - говорил патриарх Алексий I, - для того, чтобы изгнать мирской дух из нашего церковного пения, обратиться к древним его прекрасным образцам, столь любезным сердцу верующего и молящегося православного христианина"22 . То есть, в конечном итоге, определить себя к первой группе людей, которые с любовью, бережно восстановят в былой красоте песенное предание нашей Матери-Церкви.

Примечания.

1. Мартынов В.И. "История Богослужебного пения", РиоФа, М. 1994. С. 174-175.

2. Гарднер И.А. "Богослужебное пение Русской Православной Церкви". История. В 2 т., т. 2., Нью-Йорк, тип. Иова Почаевского, 1982. С. 19.

3. Металов В., протоиерей. "Очерк истории православного Церковного Пения". Свято-Троицкая Сергиева Лавра. 1995. С. 81.

4. Там же, с. 81.

5. Там же, с. 82-83.

6. Газета "Христианское чтение". 1990. №5. С. 7.

7. Там же, с. 5.

8. Там же, с. 5.

9. Иоанн Златоуст, святитель. Из беседы на слова "и бысть в лето в онь же умре Озия". Иже во святых отца нашего Иоанна Златоустого избранные творения. Собрание поучений в 2-х томах. Т.1. Изд. Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. 1993. С. 177-178.

10. Мартынов В.И., указ. соч., с. 103.

11. Кутузов Б. "Возрождать ли нам знаменный распев". ЖМП. 1993. №3. С. 69.

12. Алексий I (Симанский), Патриарх. Речь в МДА 18 апреля 1948 года.

13. Симеон Новый Богослов, преподобный. Творения в 3-х т. - Слова 53 - 92. Т. 2. Свято-Троицкая Сергиева Лавра. 1993. С. 179 - 191.

14. Старец Сампсон, иеросхимонах. Жизнеописание, беседы, поучения. Втор. изд. - 2 т. - Т. 1, - М. 1997. С. 195-196.

15 Христодул Агиорит, иеромонах. "Старец Паисий". Кн. 1-я. Перевод с новогреч. игумена Илии (Жукова). Переизд. Спасо-Преображенского Мгарского монастыря. С. 151-152.

16 Мартынов В.И., указ. соч., с. 193.

17 Там же, с. 193.

18 Там же, с. 196.

19 Там же, с. 197.

20 Там же, с. 197.

21 Там же, с. 194.

22 Алексий I (Симанский), Патриарх. Речь в Московской Духовной Академии 18 апреля 1948 года.