Греческое слово (), перенесенное в славянскую Библию без перевода, но с незначительным изменением (мусикия), встречается в Священном Писании всего лишь два раза - в Книге пророка Даниила, где повествуется о повелении вавилонского царя Навуходоносора созвать всех начальствующих его страны на обновление истукана, поставленного по его же повелению на поле Деире. Когда все они собрались, глашатай (в славянском "проповедник") обратился к ним с такими словами: Вам глаголется, народи, людие, племена, языцы: в оньже час аще услышите глас трубы, свирели же и гусли, самвики же и псалтири и согласия, и всякого рода мусикийска, падающе покланяйтеся телу златому, еже постави навуходоносор царь.. (Дан. 3, 4-5). В той же главе, несколько ниже (с. 14-15) это же обращение буквально повторено самим царем Навуходоносором. Помимо этих двух мест, слово "музыка" в Библии больше не встречается. Нет его даже в хвалебной книге Псалтирь, где очень часто говорится о пении и музыкальных инструментах того времени, употреблявшихся при ветхозаветном богослужении. Примечательно, что Псалмопевец, перечисляя в 150-м псалме музыкальные инструменты, не делает обобщения, как это мы видим у пророка Даниила. Отношение святых отцов-песнописцев к этому слову также нельзя назвать положительным. Мусикийским органом согласующим, и людем безчисленным покланяющимся образу в деире, три отрацы не повинувшеся, - говорит творец канона усопших 8-го гласа [1.14, 282]. Безстудней ярости же и огню, божественное желание сопротивляяся, огнь убо орошаше, ярости же смеяшеся, богодохновенною словесною преподобных тривещанною цевницею, противовещая мусикийским органом посреди пламени: препрославленный отцев и наш боже, благословен еси, - говорит святой Косма в 7-й песни канона на Успение Пресвятой Богородицы. В обоих этих песнопениях отцы-песнописцы прямо противопоставляют явление, обозначаемое этим словом, всякому благочестию.

Почитатели и защитники слова "музыка" могут представить на приведенные нами доводы множество всевозможных возражений, но главное не в этом: светское слово "музыка" не подходит нам потому, что оно не соответствует святости нашего предмета - церковного пения. Архиепископ Филарет Черниговский замечает, что слово "гимн" (), как оскверненное язычниками, древними христианами не употреблялось, а заменялось словом [2.40, 51]. Митрополит Московский Филарет (Дроздов) в свое время указывал, что "итальянские названия - "соло", "дуэт", "трио" неприлично видеть переносимыми из театра в Церковь" [2.39, №369, №472]. Таким образом, слово "музыка" в церковном употреблении неуместно: оно у нас диссонирует с богослужением так же, как и прочие светские концертные термины: сцена, хормейстер, антракт и т.п. Если светские музыкальные специалисты и теоретики называют наше церковное пение музыкой, в их устах это звучит вполне нормально; мы же можем употреблять его только в отношении светского и неправославного пения, а в отношении богослужебного пения нашей Церкви его следует избегать, заменяя более соответствующими его существу терминами. Наше церковно-богослужебное пение - это, прежде всего, словесное служение Богу, и притом церковно-общественное, а не индивидуальное. Поэтому в нем нет и не может быть места ни абстракционизму, ни религиозному субъективизму. Известный писатель, музыковед и меценат XIX века В.Ф.Одоевский писал: "...отцы наши называли церковное пение не музыкой, а словесной мелодией" [2.19, 116-117].

Наше богослужебное пение мы можем назвать только Искусством с большой буквы, то есть искусством в превосходной степени, как Библию мы называем Книгой или святых отцов Церкви - Писателями. Православное церковно-богослужебное пение, по меткому выражению протоиерея Н.Трубецкого, есть "надыскусство", граничащее с откровением, ибо в нем "действует не народный гений, не мудрость века сего, а голос Церкви, одухотворяемой и просвещаемой Духом-Утешителем, пребывающим в ней по обетованию Божественного Основателя" [2.11-1, 1959, №12, №48].