Музыка на Руси с древности имела чрезвычайно широкое распространение. Лирика, эпос народных песен в разных жанрах (календарных, свадебных, плясовых и пр.) и аскетические мелодии знаменного распева наполняли жизнь русского человека, отображая его чувства, мысли и деяния. Различна судьба этих сфер искусства - песня жила в народе изустно, подчас и потаенно, мелодии знаменного распева записывались и звучали открыто, но сковывались культурой религиозного ритуала. Эти сферы как будто и не соприкасались в силу различий социального бытования, но исполнителями были одни и те же люди из народа, а потому не могло не происходить и определенной диффузии жанров. Народное искусство мобильно проникало во все социальные слои, примером чему служит участие скоморохов в увеселениях царя Ивана Грозного. Тот же Иван Грозный считается и автором церковных песнопений[1].

Литература XVI века дает ряд интереснейших свидетельств о значительной роли музыки в общественном быту на Руси. Воспользуемся характеристикой ее, изложенной исследователем XIX века по подлинным историческим материалам второй четверти XVI столетия:

"Музыка, игра в шахматы, представления скоморохов и подобное существовало при дворе великих князей и пользовалось здесь большим вниманием. У бояр и низшего класса музыка и игры были также в широком употреблении, особенно на разных семейных праздниках, например свадьбах, а еще более на праздниках народных, каковыми были тогда русалии, коляда. Музыка и игры находили себе поклонников и в духовенстве. Митрополит Даниил[2]в одном поучении писал: "ныне суть нецыи [некоторые] и от священных, яже суть сии: пресвитеры и диакони, и поддиакони, и чтецы, и певцы глумятся и играют в гусли, в домры, в смыки"[3].

Здесь и перечисление народных инструментов, и народно-песенные жанры того времени. Даниил преподносит это с осуждением, вполне понятным в устах высшего иерарха, а для рядового священства, не говоря уже о других социальных слоях, народное искусство привлекательно, но о нем мы теперь, спустя четыре столетия, только и можем судить по подобным высказываниям - время положительного отношения к фольклору и разработка его теории далеко впереди, на исходе XVIII и в XIX-XX веках.

Иное дело - теория знаменного распева. Она стала разрабатываться еще в XVI, если не в XV столетии. Этому вопросу посвящено выдающееся исследование советского музыковеда-медиевиста М.В. Бражникова (1902-1972) "Древнерусская теория музыки" (Л., 1972), впервые раскрывающее богатейшее наследие русских теоретиков знаменного пения XVI-XVII веков. Для XVI века это азбуки, зафиксировавшие систему знаменной нотации, особенности исполнения в различных мелодико-интонационных условиях (принадлежность к тому или иному гласу и т. д.), затем - кокизники (сборники кокиз - попевок, мелодических оборотов, из которых слагается знаменная мелодия), и фитники (сборники фит - витиеватых распевов на один слог текста)[4].

Своеобразным итогом теоретических изысканий XVI века была изученная М. В. Бражниковым "Азбука инока Христофора", написанная в начале XVII столетия, но фиксирующая традиции предыдущего[5]. Этот труд свидетельствует о глубокой теоретической содержательности русской музыкальной мысли, а в то же время и о сугубо практическом предназначении Азбуки, далеком от общеэстетических или исторических суждений.

"Глава 6. Богогласное пение от Грек. Веры же ради христолюбиваго Ярослава приидоша к нему от Царяграда богоподвизаемии трие певцы Гречестии с роды своими. От нихже начат быти в Рустей земли анггелоподобное пение, изрядное осьмогласие, наипаче же и трисоставное сладкогласование и самое прекрасное демесьтвенное пение... в церковное сладкодушьное утешение и украшение на пользу слышащим, во умиление душевное и во умягьчение сердечное к богу"[6].

Прежде всего отметим, что в тексте "Книги степенной" вопрос о пении выделен в особую, 6-ю главу второй степени, следовательно, ему придано немалое значение - это само по себе характеризует уровень русской мысли о музыке: музыка заставляет говорить о себе, о своем историческом положении. Далее укажем, что первая фраза 6-й главы ясно отделяется от последующих: она основывается на помещенных под 1051 или 1052 годом летописных свидетельствах, последующие же фразы - это уже интерпретация историка XVI века, автора "Книги степенной"[7], излагающего свою точку зрения на современные ему формы церковного пения: осмогласие, иначе говоря, знаменный распев, "трисоставное сладкогласование", то есть, по-видимому, троестрочие, и, наконец, демественное пение[8].

Вопрос о церковном пении и его происхождении возникает в "Книге степенной" не случайно, к нему несколько ранее уже было привлечено внимание на Стоглавом соборе (1551), когда Иван Грозный интересовался причинами различия в пении в разных областях России. В частности, он указывал на песнопение "Святыя славы" (оно известно по первым словам "Свете тихий", опускавшимся в пении, потому что их произносил священнослужитель), которое в московских церквах читалось, тогда как в Новгородских и Псковских землях пелось[9]. Унификация была важна с точки зрения политической: единому централизованному государству необходимо иметь единый церковный ритуал, потому-то Грозный и обращал внимание на такие, казалось бы, детали общественного функционирования музыки. Историки XVI века это отразили в своих разысканиях.

Любопытно отметить, что безоговорочное признание того, что русское церковное пение происходило из Греции (Византии), через столетие, в конце XVII века, подвергалось ревизии со стороны даже восточных деятелей. Так, в грамоте Иерусалимского патриарха к царю Федору Алексеевичу говорилось, что при князе Владимире "пение во святых церквах совершашеся гречески, купно и славенски"[10]. Это "купно" весьма показательно - устанавливается равноправие греческого и славянского. Если при Владимире пение было и греческим, и славянским, то при сыне его Ярославе Мудром эта традиция должна была сохраняться, и одним грекам приписать пение в русских церквах нельзя - русское начало должно было с годами не угасать, а совершенствоваться и развиваться. Такую идею сформулировал автор "Предисловия откуду и от коего времени" еще в 30-х годах XVII столетия (см. ниже).

Итак, музыкальная литература XVI века передала следующему столетию в наследство порицание народного творчества, долго еще дававшее о себе знать в XVII и даже в XVIII веке[11]. Положительная оценка относилась к знаменному пению, которое получило в азбуках теоретическую разработку, интенсивно продолжавшуюся теоретиками XVII века. Но вместе с тем возникло и желание дать ему историческую характеристику, - еще робко, несмело, но все-таки возникло.

Очерк о литературно-музыкальных трудах XVII - начала XVIII века основывается на анализе известных произведений. Это: анонимные "Четвертая мудрость мусика" и "Предисловие откуду и от коего времени", затем "Извещение о согласнейших пометах" А. Мезенца, "Мусикия" И. Коренева, "Идеа грамматики мусикийской" Н. Дилецкого, анонимные "Наука всеа мусикии", "Краткособранная мусикия" и некоторые другие, находящиеся в рукописях. Многие из них уже получили обстоятельную оценку в музыкознании, начиная с публикаций и описаний В.М. Ундольского и И.П. Сахарова и кончая новейшей "Историей русской музыки"[12]. Однако, прежде чем провести анализ собственно музыкальных трудов XVII века, рассмотрим основные определения музыки в азбуковниках,- преемственно связанные с предшествующим временем, зависимые от XVI века, они намечают и нечто новое в самых общих формах, поскольку жанр азбуковника позволял это. Для характеристики главнейших музыкально-литературных работ XVII века привлекаются архивно-рукописные источники, дающие возможность полнее судить о распространении этих работ. Мы не знаем, сколько списков "Мусикийской грамматики" существовало в XVII веке. В настоящее время известны 26 ее экземпляров в разных вариантах, не считая ряда рукописей, восходящих к тексту Дилецкого, но не копирующих его. Владельцы их принадлежат к различным слоям общества - церковнослужители (иереи, диаконы, дьячки, пономари), посадские люди, военные и т. д. Широко бытовали "Мусикия" Коренева, "Четвертая мудрость", в нескольких списках дошло до нас "Извещение" Мезенца, "Предисловие" и другие сочинения. Надписи на рукописях иногда указывают и их местонахождение - это не только Москва и другие крупные города (Ярославль, Кострома, Тула, Енисейск и т. д.), но и провинциальные селения (Моршанск, Копорский посад и т. д.).

Сказанное свидетельствует в пользу того мнения, что русский люд в XVII веке очень интересовался музыкой, стремился познать ее законы и художественные средства. Иначе и быть не могло при повседневности и повсеместности музыкального звучания, прежде всего певческого, которое влекло к себе и воспитующе влияло на человека. Литературные произведения сыграли в этом отношении огромную роль.

К началу XVII века древнерусская теория музыки достаточно полно отразила состояние искусства своего времени: "Ключ знаменной" инока Христофора и позднейшие многочисленные азбуки исходили из той же, что и в XVI веке, ориентации на практическое освоение основ пения, выразительности знаменных мелодий- теория продвигалась, совершенствуя найденное предшественниками. Но русская мысль о музыке в XVII веке принципиально отличается от достигнутого в XVI веке - это связано с углублением эстетических взглядов, возрастанием национального самосознания русских теоретиков и, наконец, с возникновением нового художественного направления в русской музыке - партесного стиля. Работы XVII века показывают и новое отношение к музыке как художественному явлению в его эстетическом и историческом виде. Первыми из них были "Четвертая мудрость" из "Сказания о седми свободных мудростех" и "Предисловие откуду и от коего времени начася быти в нашей Рустей земли осмогласное пение", далее - теоретические работы Коренева и Дилецкого.

Это выдающиеся и самобытнейшие труды, выдвинувшие важные идеи эстетического, исторического и теоретического характера в русском музыкознании XVII столетия. Они заслуживают тщательного анализа, некоторые его аспекты мы изложим, посвятив каждому произведению отдельные страницы нашего очерка.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Леонид. Стихиры, положенные на крюковые ноты. Творение царя Иоанна деспота российского // Памятники древней письменности и искусства. Спб., 1886.

[2] Год рождения Даниила неизвестен, умер в 1547 году; занимал кафедру митрополита всей Руси (1522-1539) при великом князе Василии III, после смерти которого вскоре был удален с кафедры и умер в ссылке.

[3] Жмакин В. Митрополит Даниил и его сочинения. М., 1881. Ч. 2. С. 554.

[4] Еще И. П. Сахаров в работе "Исследования о русском церковном песнопении" (Спб., 1849) дал краткое описание некоторых рукописей XVI столетия, где содержатся азбуки, кокизники и фитники, в дальнейшем их характеризовал Д. В. Разумовский ("Церковное пение в России". М., 1867-1869 и др. труды), но именно Бражникову принадлежит честь систематизации и изучения всего этого обширного теоретического материала.

[5] Христофор. Ключ знаменной. 1604. Публикация, перевод М. Бражникова и Г. Никишова. Предисл., коммент., исслед. Г. Никишова. М., 1983.

[6] Полн. собр. русских летописей. Спб., 1908. Т.,XXI, первая половина. С. 171 (далее ПСРЛ).

[7] "Книга степенная" создавалась в 1560-х годах.

[8] Максим Грек (ок.1475-1556) в одном из своих произведений, описывая церковный ритуал, отмечал: "оба лика [хора] поют: "достойно есть, яко воистину", большее, демеством".- Максим Грек. Сочинения. Казань, 1897. Ч. 3. Следовательно, демественный распев существовал в XVI веке.

[9] Стоглав. Казань, 1862. С. 73.

[10] Прибавление к изданию творений отцов церкви. Год третий. М., 1845. С. 176.

[11] Запись от 14 августа 1636 года: "...вместо духовнаго торжества и веселия восприимше игры и кощуны бесовския, повелевающе медведчиком и скомрахом на улицах и на торжищах и на распутиях сатанинския игры творити, и в бубны бити, и в сурны ревети, и руками плескати, и плясати, и иная неподобная деяти". См.: Память тиуну И.Р. Манойлову и поповскому старосте Никольскому попу Панкратию // Акты археографической экспедиции. Спб., 1836. Т. 3. С. 402.

Запись от 23 октября 1657 года: "...учинить заказ крепкой, чтоб отнюдь скомрахов и медвежьих поводчиков не было, и в гусли и в домры и в сурны и в волынки и во всякия бесовския игры не играли, и песней сатанинских не пели, и мирских людей не соблажняли". См.: Память митрополичьих дел приставу Матвею Лобанову // Там же. Т. 4. С. 138.

Из постановления собора 1667 года: "Грядущим жениху и невесте и хотящим венчаться, многи безумнии и безчиннии пренебрегающий сию святую тайну, козлогласуют нелепыми и безстыдными словесы, невежеством своим. Сего ради повелеваем священником поучати сих безчинников да престанут от безумия и безчинния сего: аще кто отныне не престанет от сего безчинства гнуснаго да будет отлучен, и да накажется градским законом яко безчинник".- Государственный исторический музей (ГИМ), Синод, собр. 1. Книга соборных деяний в лето 7175-7176 Л. 28.

[12] Ундольский В. Замечания для истории церковного пения в России. Спб.,1846; Сахаров И. Исследования о русском церковном песнопении. Спб.,1849; История русской музыки. М., 1983. Т. 1.