Проблема перевода текста с устаревшей системы хомонии "на речь", стоявшая в центре работы комиссии Мезенца и решенная "с превышением", была одной из трех задач, назревших к середине XVII века. Остальные две - это а) борьба за единогласие, за отправление службы в один голос и, следовательно, запрет "многогласия" - чтения и пения одновременно разных текстов и б) борьба с искажениями текста, наслаивавшимися в течение веков из-за ошибок писцов (или переводчиков).

Установление единогласия, как указывалось, занимало еще Стоглавый собор при Иване Грозном (1551), в дальнейшем многократно подтверждалось царскими и патриаршими указами и грамотами. Наконец, собор 1651 года вынес пространное постановление по этому вопросу, показав на многих примерах, как должна вестись церковная служба[1]. Проблема могла решаться чисто административными методами, но долго еще сохранялась инерция прежней практики вплоть до 20-х годов XVIII столетия.

Иное положение было с вопросом об искажениях текста песнопений. Текст считался священным, не подлежащим изменениям. Но, во-первых, с незапамятных времен, чуть ли не с XI века, некоторые песнопения имели так называемые "аненайки", "хабувы" и прочие внесмысловые вставки, предназначенные для расширения распева, мелодической линии; во-вторых, текст при переписке незаметно подвергался искажениям: писец на свой лад менял непонятное слово, следующий писец его переписывал в том же измененном виде, и так создавалась цепь, становившаяся традиционной, и менять ее - значило, по мнению ревнителей старины, менять "священный текст".

Сохранение текста песнопений всегда было предметом особых забот деятелей церкви. Так, Афанасий Александрийский в письме к Маркелину по поводу псалмов Давида писал:

"Хранити подобает, да не кто псалмы мирскими красоглаголания словесы упещряет, ниже покусится речения пременяти, или всячески иное место иного поставляти, но спроста яко написано суть да чтет и поет яко речеся"[2].

С этими искажениями пробовал бороться Максим Грек в XVI веке, но поплатился обвинением в ереси и ссылкой в монастырь. В 1651 году (или около того) возвысил ("восхотех воздвигнути") свой голос в защиту смысловых исправлений некий инок Евфросин, автор полемического сочинения "Сказание о различных ересех", написанного при патриархе Иосифе[3]. Рукописи "Сказания", находящиеся в разных хранилищах (ГБЛ, фонд 379 Д. В. Разумовского, № 22; ГИМ, ГПБ, Вологодский гос. областной архив), имеют две редакции, значительно различающиеся. Однако специальных работ, посвященных "Сказанию", не существует. Отрывки из "Сказания" опубликованы И. П. Сахаровым[4].

Автор "Сказания" пишет о себе: "невежда бо есмь и поселянин"[5], но этот "невежда" отлично разбирался в содержании и грамматических формах "священных текстов". "В пении бо нашем точию глас украшаем и знаменныя крюки брежем, а свя-аценныя речи... до конца развращены противу печатных и письменных древних и новых книг, и не точию развращены, но и словеньскаго нашего языка... чюжи и несвойствены, и сопротивны"[6]. ("В пении нашем только напев украшаем и знаменные крюки бережем, а священные слова... до конца искажены уравнительно с печатными и письменными древними и новыми Книгами, и не только искажены, но и нашему славянскому языку чужды, несвойственны и противны".)

Таким образом, в авторе надо признать не только знатока богословия и знаменного пения, но и сведущего языковеда-грамматика. С одной стороны, он восстает против устаревшей хомонии, разгласовки полугласных звуков еръ и ерь (сопасо, бого, людеми, сенедай и проч. вместо спас, бог, людьми, снедай и т. д.), с другой стороны - против укоренившихся искажений. Он обращает внимание на то, что канонарх возглашает текст по печатной или письменной книге, а певцы поют по рукописным знаменным искаженным:

"...како можем истину познати, поюще знаменное пение, октаи, или стихиры, и славники, и праздники господьскому празднику или святому коему сопротивно печатных книг и своея природныя речи. Егда конархист по печатной или писмяной не по знаменной книге сказывает речи, а на крылосе стоячи поют иные речи. Много бо того бывает" (л. 43 об.- 44). ("Как можем установить правильность, когда поем знаменное пение по октоиху или стихиры и славники господским праздникам или какому-нибудь святому противно печатным книгам и своему природному языку. Канонарх говорит по печатной или письменной, но не знаменной книге, а на клиросе поют по-другому. Так бывает часто".)

Многочисленными примерами Евфросин подтверждает свою критику, и замечания его подчас не лишены юмора: "во всяком пении нашем знаменном вместо "в нем" (поют) "вонеме": неведомо воняет что, неведомо вонмем; вместо "бог" - "бого", вместо "спасе" - "спасе"; а инде вместо "спасе" - "спасе"... вместо "имамы" - "и мамы": а мамы глаголются от немотствующих детей матери... поем вместо "от девы раждается" - "от девы раждаетеся"... по нашему знаменному пению станет кабы некто некоторому народу сказывает, что будто они вси от девы раждаются". "Таковыми смешными описми [описками], паче же рещи плачевными, в том своем пении и неразумным языком... приидохом в смех" (л. 45, 45 об., 46).

Известный библейский сюжет о пророке Ионе, которого проглотил кит, служит Евфросину для высмеивания искажений в ирмосе первого гласа, песнь шестая: по знаменным книгам "мы поем: "морский пучинородный китов внутрь божий огнь". Никчему же потребно приложено именителное имя огнь... или в ките был чувственный огнь, или китова утроба была огненна и пророк Иона во утробе китове горел; не буди того" (л. 48 об.)[7].

"Сказание" инока Евфросина появилось тогда же, когда борьба за единогласие и наречное пение достигла своей высшей точки; Евфросин добавил к этому и вопрос об искажениях в тексте, занявший важное место позднее и в трактате Иоанникия Коренева "Мусикия". Однако если Евфросин заботился лишь об исправлении искажений текста в знаменных книгах, то Коренев аналогичные задачи ставил в связь с музыкой, объединив их с критикой троестрочия, то есть собственно музыкального явления, о чем и будет идти речь ниже, при разборе кореневского произведения.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Акты Археографической комиссии. Спб., 1836. Т. IV, № 327.

[2] ГИМ, Синод, собр., № 287 (396), л. 66.

[3] Имя Евфросина как автора "Сказания о различных ересех" в рукописях ЖУП века нам не встречалось, хотя Сахаров его приводит в своей публикации, и по традиции это "Сказание" приписывается иноку Евфросину.

[4] См.: Сахаров И. Исследование о русском церковном пении / Журнал министерствa народного просвещения, 1849, февр. С. 159-162.

[5] Выдержки приводятся по рукописи Гос. архива Вологодской области, ф, 883, № 94. Рукопись написана полууставом, датируется второй половиной .XVII века, но имеет пропуски; происходит из Синодальной библиотеки, имеет ее Сигнатуру № 415. В этом списке есть предисловие "Слово к читателем писания сего" (л. 31-32 об.), отсутствующее в других списках. См. также Приложение II.

[6] Там же, л. 35 об. В другом варианте "Сказания" так: "...а во иных местех нужнейшая глаголания разуму отъяты и всякие глаголы буквами лишними переломаны и словенскаго нашего языка, в нем же родихомея и священному писанию учимхомся, чужи, несвойственнии и сопротивнии". Цит. по кн.: Знаменский П. Руководство русской церкви и церковной истории. 1886, л. 75-76.

[7] В Ирмологии издания 1673 года текст такой: "Морский пучинородный внутренний огнь" - о ките тут не говорится. То же в нотном Ирмологии издания 1900 года.