Многие положения книг В.Мартынова завоевали, судя по рецензии К.Чалаева, немалую популярность. Во всяком случае, восторг перед трактовкой, например, крюка как <тонемы> ощущается явно. На мой взгляд, все это несколько подозрительно. С одной стороны, понятно желание отойти от простых толкований старинной крюковой системы записи как элементарного несовершенства, неразвитости музыкального мышления. Слишком много в прошлом, особенно в <красной> России, было примеров того, когда всему, что связано с религией, приписывалась архаичность, понимаемая исключительно как неразвитость, примитивность, убогость. Слишком мы, что называется, наелись убого-примитивистских трактовок, предлагаемых к тому же как очередной <кирпич в окно мракобесия> - т.е. религии.

Но само по себе отталкивание от старых установок еще не означает полной истины. Тем более что эти установки тоже не на голом месте выросли. Здесь было бы предпочтительнее внимательное, осторожное разбирательство. Например, как реферирует Мартынова К.Чалаев, <звук как проводник телесного начала просто несовместим с бестелесностью ангелов - вот почему строительной единицей принципа распева, имитирующего небесное пение, является не звук - тон, а <тонема>, обозначающая не конкретный звук, но либо переход с одного звуковысотного уровня на другой, либо постоянное пребывание на одном и том же уровне>. Из чего следует, что расчленение тонемы на составляющие ее звуки - это нежелательный процесс, свидетельствующий о начале десакрализации, расцерковления.

Но реальная история говорит об ином. Известно, что в истории знаменного роспева была два периода - <старого> и <нового> роспевов. Так вот, история <нового>, начавшаяся приблизительно в конце XV века, характерна именно тяготением к расчленению крюков-тонем на звуки! На рубеже XV-XVI веков появляются <розводы> - изъяснения более простыми знаками сложных мелодических украшений - фит. В певческих <азбуках> к началу XVI века появляются толкования, явно говорящие о мысленном раздроблении тонем на первоэлементы - звуки. Параллельно этому розводы нарастают и к концу XVI века занимают немалое место. Тогда же появляются и пометы, указывающие на высоту звука. Таким образом, крюк-тонема оказывается расчлененным и на горизонтальном, и на вертикальном уровнях, и выглядит это как естественный финал давно начавшегося процесса. Спрашивается, когда же в таком случае началась десакрализация, отход от стремления к ангелоподобному пению? Явно не при Петре. И не при Алексее Михайловиче. Когда же? При благочестивом Феодоре Иоанновиче, когда в ход пошли розводы и появились пометы? Или еще раньше - при Иване Грозном? Или даже при его деде Иване III, в конце XV века, когда розводы только появились?

Теперь посмотрим, что же было во времена <раннего> или <старого> знаменного роспева, когда вроде бы дробления не было и <тонемность> соблюдалась. <Новый> роспев развивался, судя по рукописям, довольно бурно, да и был далек от <старого>. Зато <старый>, судя опять же по плохо читаемым рукописям, практически не менялся веками - с XII-го по XV-й. Но... это только по рукописям. В реальной практике бытования крюков-тонем есть не вполне понятные места. Так, некоторые крюки или их комплексы (так называемые лица) изменяют свое музыкальное значение в зависимости не только от гласа, но и от места в песнопении. И это странно. Ибо, состоит ли то или иное песнопение из нот или тонем, важно одно: единообразие в их применении. Этого требует просто удобство певцов. Но именно этого-то и нет в знаменном пении. Зато есть другая закономерность: эти знаки или их комплексы, чей напев так разительно меняется в зависимости от окружения, сохранились, оказывается, в рукописях на тех же местах! В целом, знаковая редакция напева радикально изменилась в конце XV века - а вот все эти кулизмы и мережи остались на тех же словах в тех же песнопениях. Но значение их - поменялось!

Такому явлению есть аналогии: например, английский язык. Примерно в XIV веке написание английских слов соответствовало их произношению. Но затем написание законсервировалось, а произношение со временем изменилось. На старое правописание наложилось новое произношение. В русском знаменном пении произошло нечто похожее. Записи оставались практически неизменными до конца XV века, а реальные напевы менялись. В конце концов новый напев наложился на старую запись. Так и возникли лица. Этому способствовало и то, что никакой музыкальной теории на Руси до конца XV века не было. Не было даже простейших истолкований, как поются те или иные знаки. При исключительно изустной, слуховой передаче со значениями знаков могло происходить что угодно (что мы и видели), да и сами знаки неизбежно должны были быть примитивными. Отход от примитивности начался только с конца XV века - и тогда-то началось быстрейшее движение к аналитичности, <антитонемности>, если можно так сказать, крюковой записи.

Подведем итоги. Предполагаемая тонемность начала рушиться, разбиваться на первоэлементы много ранее десакрализации русского общества - с конца XV или начала XVI века. Возможная соблюдаемость ее ранее объясняется значительной независимостью знакового текста от реального пения: смотрели в книгу, а пели по традиции (менявшейся традиции), не стараясь эти изменения зафиксировать. Факты подтверждают мысль о независимости, оторванности записи от реального пения. Факты вступают в противоречие с положениями тонемности, но идеально укладываются в концепцию обыкновенной примитивности крюковой записи, не имеющей ничего общего с аскетическими устремлениями. Вывод о тонемности мышления как следствии желания передать <ангельское пение> оказывается ничем не подтвержденным: многое объясняется помимо него, многому он просто противоречит.

Восторги вокруг этой концепции В.Мартынова объясняются, возможно, романтическим отношением к древности. Но сама она не выдерживает критики. Рамки газетной статьи не позволяют развернуть обсуждение, почему же на Руси так долго держалась столь примитивная система записи пения. Но ясно одно: <подражание ангелам> тут не при чем.